Дневники

Сегодня с почестями пронесли Володарского в Таврический дворец; установили в Екатерининском зале; караул. Хотели хоронить в Таврическом саду. Но не будут.

Очевидно, в самую Троицу понесут из дворца – мимо нас.

По улицам стрельба. Ленин в Москве забеспокоился.

Обещали выслать к нам для расправы самого Дзержинского (буквальный палач). Ленин совершенно заперся в Кремле. Вход туда запрещен.

«Володарский» – конечно, псевдоним. Фамилия этого еврея не то Коган, не то Гольдштейн (две версии). Бывший портной из Лодзи, в грамоте самоучка. У нас был повелителем печати. Закрыл все газеты, яростно обвинял их в трибунале, клялся «выбить из рук буржуазных писак их шпажонку».

Серьезные слухи об убийстве Николая Романова (сегодня уже из германских источников). Михаила Романова украли будто бы чехо-словаки. И он будто бы уже выпустил манифест, призывая народ к Земскому собору для выбора правительства.

Немцы, по официальному большевицкому сообщению, наступают на Смоленск и Воронеж. Это зачем же?

Вообще – кто, где, когда, зачем и что – неизвестно. В отместку за украденного сибиряками Михаила – немцы (т. е. большевики) засадили здесь в тюрьму его жену – графиню Брасову.

Старик Репин голодает, запертый в Финляндии, в своих «Пенатах». Не пошлет ли ему Горький корочку хлеба, не подаст ли на бедность?

10 июня, воскресенье, Троица

Проснулась от дудящей за открытым окном музыки. Поняла, что это они своего мертвого жида везут с почестями на Марсово поле. И уж конечно все это – под нашими окнами!

Дождь, слава Богу, и все время проливной. Красные тряпки, лениво несомые, взмокли. На углу процессия затормозилась. Красноармейцы кивали руками и ногами, играя в настоящих солдат. Некоторые были в шинелях длинных, по самые пятки, точно в капотах. Провожающие барышни-большевички уныло стояли под зонтиками. Баба, глазевшая с тупым равнодушием, неприлично задирала юбку. На скисшем бархатном знамени белели горьковские слова: «Безумству храбрых поем мы песню…»

Провезли высокую колесницу вроде виселицы, с нее болтались длинные красные и черные полосы.

Я закрыла окно и опять легла в постель. Дождь лил весь день.

В Москве приговорили к смертной казни Щастного, адмирала Балтийского флота, выбранного, у большевиков же потом служившего. Обвинял сам Троцкий-Бронштейн. Но осталось ясным как день, что Щастный сделал одно: спас Балтийский флот. За это его расстреляют.

Уже расстреляли.

Газеты протестуют.

Расстреляли почему-то рабочего, старого меньшевика, ведя его в тюрьму с собрания, где он говорил.

Газеты не протестуют.

Почему не протестуют – неизвестно. Должно быть, устали от протестов насчет Володарского и Щастного. Передышка.

Завтра приезжает палач Дзержинский. В Совдепе – гром угроз. Урицкий не знает, на кого кинуться. На правых эсеров? Уж террор – так не без них, мол. И Савинкова приплел, и даже – Филоненко!

На бесчисленных внутренних фронтах – полная неизвестность. Завтра и послезавтра хлеба не выдают – селедки.

Вечером Татьяна. Говорили долго.

11 июня, понедельник, Духов день

Сегодня жара. Но мне все холодно. И скучно. Тяжелая лень собираться на дачу. Впрочем – все равно. Ив. Ив. полон своими германскими слухами.

12 июня, вторник

Арестовали Амфитеатрова. Неизвестно почему. Так. Идет дождь.

Романов будто бы жив.

Куча всяких слухов, но неинтересно записывать, ибо все – вранье.

Да и откуда, кому, что знать? Мы отрезаны и обложены. Голод. Тяжко.

15 июня, пятница

Новый «Совдеп» (какое словечко! Совиное депо) громит всё и вся. Кузьмин (заместитель Володарского) объявил, что соц. газеты будут закрывать без суда (уже закрыл), а на буржуазные накладывать штраф до полумиллиона, «они сами и сдохнут». Уже наложил: на «Новую жизнь» 50 тысяч, на «Новые ведомости» (вечерка) 10 тысяч.

Редактор последней рассказывает, как был у Кузьмина. Человечек вида учительского. Стали торговаться. Скостил 8 тысяч. Но редактор и на 2 не соглашается. Тогда Кузьмин: «Нет, давайте две, зато мы вас долго не будем трогать». Редактор радуется: «Правда? Но нельзя ли рассрочку?» Дали рассрочку. Везде торговля.

Выдано 12 тысяч русских шинелей для немцев, едущих с большевиками на чехо-словаков. Что-то мало – 12 тысяч! Был Мейер.

17 июня, воскресенье

Душная жара. Политическое положение перманентно обостряется, оставаясь, однако, все тем же. И «ноты», и Мурман, и будто бы близость общих мирных переговоров, и еще тысяча всяких… зыбких, неверных, неизвестных вещей. При этом все мы, сверху донизу, в мертвой пассивности. Душа огрубела, омозолела и ко всему равнодушна. Потеряла способность реагировать. И вот уж когда никакого «ожидания».

5 июля, четверг, Красная дача

Опять та же Красная дача, прошлогодняя, где осенью мы пережили корниловскую историю. Где она нас застала, мы тогда тотчас помчались в Петербург.

Сейчас хочется сидеть тут безвыездно. И ничего не делать. Ничего не писать. Я и не пишу, даже в газеты. Холод. Всего 3°.