Дневники

Вот мое соображение, сегодняшнее (2 августа), некий мой прогноз: если в течение ближайших недель не произойдет резко положительных фактов, указующих на вмешательство, – дело можно считать конченным. Т. е. это будет уже факт невмешательства. Как выльется большевицкая зима? Трудно вообразить себе наше внутреннее положение – оставим эту сторону. С внешней же думаю: к январю или раньше возможно соглашение большевиков с соседями («торговые сношения»). С Финляндией, со Швецией и, может быть (да, да!), с самой Антантой (снятие блокады). Я ничего не знаю, но вероятия большие…

Учесть последствия этого невозможно, однако в общих чертах они для нас, отсюда, очень ясны. Первый результат – усиление и укрепление красной армии. Ведь все, что получат большевики из Европы (причем глупой Европе они ничего не дадут – у них нет ничего), – все это пойдет комиссарам и красной армии. Ни одна кроха не достанется населению (да на что большевикам – население?). Пожалуй, красноармейцы будут спекулировать на излишках, – только.

Слабое место большевиков – возможность голодных бунтов в армии. Это будет устранено…

Пусть совершается несчастье: мне не жаль Англии; что же, если она сама будет вооружать и кормить противника?

Европа получит по делам своим.

Ленин живет в Кремле, в «Кавалерском доме» (бывшем прислужьем), в двух комнатках; рядом, в таких же, – Бонч. Между ними проломили дверь, т. е. просто дыру, какая еще там дверь. И кто удостаивается деловой аудиенции у Бонча, – видит и Ленина. Только что рассказывал такой удостоившийся после долгих церемоний: сидит Ленин с компрессом на горле, кислый; оттого ли, что горло болит, или от дел неприятных – неизвестно.

Главный Совдеп московский – в генерал-губернаторском доме, но приемная в швейцарской. Там стоит, на голом столе, бутылка, в бутылке свечка.

В Москве зимой не будет «ни одного полена, даже для Ленина», уверял нас один здешний «приспособившийся» еврей (не большевик), заведующий у них топливом.

Кстати, он же рассказал, что, живя вблизи Петропавловской крепости, слышит по ночам бесконечные расстрелы. «Мне кажется иногда, что я схожу с ума. И думаю: нет, уж лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас».

Одинаково расстреливают и женщин.

Электричество – 4 часа в сутки, от 8—12 (т. е. 5–9 час. вечера). Ночи темные-темные.

Вчера (14 ст. ст.) была нежная осенняя погода. В саду пахло землей и тихой прудовой водой. Сегодня – дождь.

Ожидаются новые обыски. Вещевые, для армии. Обещают брать все, до занавесей и мебельной обивки включительно.

Сегодня (30 августа нового стиля) – теплый, влажный день. С утра часов до 2–3 – далекая канонада. Опять, вероятно, вялые английские шалости. Знакомо и видено! В московской газете довольно паническая статья «Теперь или никогда». Опять об «окровавленной морде» Антанты, собирающейся будто бы лезть на Петербург. Новых фактов – никаких. Букет старых.

Здешняя наша «Правда» – прорвалась правдой (это случается). Делаю вырезку с пометкой числа и года (30 августа 19 г. СПб.) и кладу в дневник. Пусть лежит на память.

Вот эта вырезка дословно, с орфографией:

Рабочая масса к большевизму относится несочувственно и когда приезжает оратор или созывается общее собрание, т.т. рабочие прячутся по углам и всячески отлынивают. Такое отношение очень прискорбно. Пора одуматься.

ЧЕРЕХОВИЧ

ОТДЕЛ НЕДВИЖИМЫХ ИМУЩЕСТВ

АЛЕКСАНДРО-НЕВСКОГО РАЙОНА

Настроение «пахнет белогвардейским духом». Из 150 служащих всего только 7 человек в коллективе (2 коммуниста, 3 кандидата и 2 сочувствующих). Все старания привлекать публику в нашу партию безрезультатны.

14 – я Государств, типография.

ПЕТРОГРАД.

Весьма характерный «прорыв». Достанется за него завтра кому следует. Бедный «Черехович» неизвестный. Угораздило его на такие откровенности пуститься.

Положим, это все знают, но писать об этом в большевицкой газете – непорядок. Ведь это же правда – а не «Правда».

Опять где-то стреляют, целыми днями. Должно быть, сами же большевики и куда-нибудь палят зря, с испугу. В газете статья «Совершим чудо!», т. е. «дадим отпор Антанте».

Прибыл «сам» Троцкий-Бронштейн. Много бытовых подробностей о грабежах, грязи и воровстве – но нет сил записывать.

В общем, несмотря на периодическую глухую орудийную стрельбу, – все то же, и вид города все тот же: по улицам, заросшим травой, в ямах, идут испитые люди с котомками и саквояжами, а иногда, клубясь вонючим синим дымом, протарахтит большевицкий автомобиль.