Дневники

Матросье кронштадтское ворчит, стонет – надоело. «Давно бы мы сдались, да некому. Никто нейдет, никто не берет…»

Что бы ни было далее – мы не забудем этого «союзникам». Англичанам – ибо французы без них вряд ли что могут.

Да что – мы? Им не забудет этого и жизнь сама.

Вчера видела на улице, как маленькая, 4-летняя девочка колотила ручонками упавшую с разрушенного дома старую вывеску. Вместо дома среди досок, балок и кирпича – возвышалась только изразцовая печка. А на валявшейся вывеске были превкусно нарисованы яблоки, варенье, сахар и – булки. Целая гора булок.

Я наклонилась над девочкой.

– За что же ты бьешь такие славные вещи?

– В руки не дается! В руки не дается! – с плачем повторяла девочка, продолжая колотить и топтать босыми ножками заколдованное варенье.

Чрезвычайку обновили. Старых расстреляли, кое-кого. Но воры и шантажисты – все.

Отмечаю (конец августа по новому стилю) что, несмотря на отсутствие фактов, и даже касающихся севера слухов, – общее настроение в городе повышенное, атмосфера просветленная. Верхи и низы одинаково, хотя безотчетно, вдруг стали утверждаться на ощущении, что скоро, к октябрю – ноябрю, все будет кончено.

Может быть, отчасти действуют и слишком настойчивые большевицкие уверения, что «напрасны новые угрозы», «тщетны решения англичан кончить с Петербургом теперь же», «нелепы надежды Юденича на новое соглашение с Эстляндией» и т. д.

Агонизирующий Петербург, читая эти выкрики, радуется: ага, значит, есть «новые угрозы». Есть «решения англичан». Есть речи о «соглашении Юденича с Эстляндией».

Я прямо чувствую нарастание беспочвенных, казалось бы, надежд.

Рядом большевики пишут о своем наступлении на Псков. Возможно, отберут его; но и это вряд ли изменит настроение дня.

Наша Кассандра – Д.С. – пребывает в тех же мрачных тонах. Я… не говорю ничего. Но констатировать общее состояние атмосферы считаю долгом.

Живем буквально на то, что продаем, изо дня в день. Все дорожает в геометрической прогрессии, ибо рынки громят систематически. И, кажется, уже не столько принудительно, сколько утилитарно: нечем красноармейцев кормить. Обывательское продовольствие жадно забирается.

N. с женой поехал недавно в К., на Волгу, где у него была своя дачка. Скоро вернулся. Заполняющие домик «коммунары» уделили хозяевам две каморки наверху. Незавидное было житье.

N. говорит, что на Волге – непрерывные крестьянские восстания. Карательные отряды поджигают деревни, расстреливают крестьян по 600 человек враз.

Южные «слухи» упорны относительно Киева: он будто бы взят Петлюрой – в соединении с поляками и Деникиным.

(Вот что я заметила относительно природы «слуха» вообще. Во всяком слухе есть смешение данного с должным. Бывают слухи очень неверные, – с громадным преобладанием должного над данным, – не верны они, значит, фактически, и тем не менее очень поучительны. Для умеющего учиться, конечно. Вот и теперь, Киев. Может быть, его должно бы взять соединение Петлюры, поляков и Деникина. А как данного – такового соединения и не существует, может быть, если Киев и взят.)

Большевики признались, что Киев окружен с 3 сторон. Только сегодня (26 августа) признались, что «противник (какой? кто?) занял Одессу». (Одесса взята около месяца тому назад.)

Ах, да что эти южные «взятия». И мы – Россия, и большевики – наши завоеватели в этом пункте единомысленны: занятие южных городов «белыми» нисколько не колеблет центральную власть и само по себе не твердо, не окончательно. Не удивлюсь, если тот же Киев сто раз еще будет взят обратно.

Хамье отъевшееся, глубоко аполитичное и беспринципное (с одним непотрясаемым принципом – частной собственности) спешит «до переворота» реализовать нахваленные пуды грязной бумаги «ленинок», скупая все, что может. У нас. В каждом случае учитывая, конечно, степень нужды, прижимая наиболее голодных. Помещают свои ленинки, как в банке, в бриллианты, меха, мебель, книги, фарфор, – во что угодно. Это очень рассудительно.

Лупорожего А-ва с нашего двора, ражего детину из шоферов, который для жены купил мой парижский мех, – сцапали. Спекульнул со спиртом на 2½ миллиона. Ловко.

А чем лучше Гржебин? Только вот не попался, и ему покровительствует Горький. Но жена Горького (вторая – настоящая его жена[61] где-то в Москве), бывшая актриса, теперь комиссарша всех российских театров, уже сколотила себе деньжат… это ни для кого не тайна. Очень любопытный тип эта дама-коммунистка. Каботинка до мозга костей, истеричка, довольно красивая, хотя и увядающая, – она занималась прежде чем угодно, только не политикой. При наличии власти большевиков сам Горький держался как-то невыясненно, неопределенно.

Помню, как в ноябре 17 года я сама лично кричала Горькому (в последний раз, кажется, видела его тогда): «…А ваша-то собственная совесть что вам говорит? Ваша внутренняя человеческая совесть?» – а он, на просьбы хлопотать перед большевиками о сидящих в крепости министрах, только лаял глухо: «Я с этими мерзавцами… и говорить… не могу».