Дневники мотоциклиста. Часть Первая

– Вот откуда ты, блин, такой умник выискался? Понаехало лимиты мексиканской. Ху а ю, вообще? Лук эт ми, ин ё айз, пёс ты смердящий [266]! – как мог парировал я зарвавшегося, отстаивая своё право на виденье прекрасного. – Ты меня провоцируешь? Падры, он меня провоцирует… – одним словом, начинался в нашей среде обычный весёлый расколбас.

Насытившись, стали соображать, куда одного члена на постой пристроить. Коиц-то у нас только три. А нас теперь: уно, дос, трэс… а теперь ещё и закрепляющий нарисовался – этот нахальный зарвавшийся выскочка с гипертрофированным чувством прекрасного. И теперь арифметика по койкам никак не бьёт. Потому как наука! Тут, думаем, без вариантов: надо «шерше ля фам» [267] с койкой. И я пошёл «пошуршеть» по сусекам, пока суть да дело.

Заодно дошли у меня наконец ноги до ежевечернего шоу, что в актовом зале нашей захудалой гостиницы. Это как раз возле барной стойки с той самой Пина-коладой, пока лучшей на острове. Давно бы пора было посетить мероприятие, а то у нас всё: то недопой, то перепой. Шоу не поразило: стандартно-алеманское разводилово с уже знакомым по вечерней байле зазывалой-Луисом на конферансе и «Гван-тыры-пырой» под занавес, с материализацией духов и раздачей дисков за дьес песос [268].

«Что за репертуарчик у вас? Надо что-нибудь современное. Это вам не тили-тили, это вам не трали-вали…» [269]

Сол Палмерас. «Кирилл Мефодиевич Матросов»

Стали дожидаться дискотеки, вводя потихоньку Марика в краткий курс теории и практики составления лечебных зелий на основе рона, сэрбэсы и других разведённых жуликом-барменом компонентов. Марика несло. Я, глядя на него, обалдевал: как легко он наводит мосты дружбы между нациями и народами. Кирилл с Мефодием [270]! Ну ладно, английский его – 10 лет выдержки, но:

– Марк, ты испанский перед поездкой штудировал?

– Отнюдь.

– А как же ты с этим мексикосом разговариваешь?

– А я знаю?

Понятно вам, падры? Он просто не боится вступать в «эль контакт», вот и весь его секрет. Узнали мы твою тайну кибальчишскую: у него просто порог страха понижен. Нам это на руку. Значит, его первого будем выпускать на амбразуры. Этого Кибальчиша Матросова [271].

– Кстати, а как у тебя с итальянским? А то есть тут одна тема…

Сол Палмерас. «Ленин, Троцкий, Сталин»

Теперь мексиканец. Это тот самый аватара бога Лос Хоерригос, «ара» вчерашний. И, действительно, вовсе он никакой не Мкртчян, а вылитый Хоакин Мурьетович Монтесумов [272]. Как мы раньше не поняли? К моменту нынешней с ним встречи его трюмы уже были полны под завязку. Он едва ворочал лопастями и языком, и для лучшего понимания нам тоже пришлось подналечь. Разговор наш за столиком в фойе тёк неторопливо до самой дискотэк. Вольдемар (имя ему) бурчал что-то невразумительное себе под нос, а Марк вторил по-русски:

– Да, амиго… точно, амиго… ни хрена я не понимаю, что ты говоришь, амиго…

Индеец убеждал, что местные мучачи никогда не сравнятся с мексиканскими по красоте и жару, который так и рвётся наружу из их тугих, горячих мексиканских тел. (А чего же ты тогда сюда припёрся, рыга мексиканская?) Шутили потихонечку, кто во что горазд: он обзывал нас Лениным, Сталиным и Троцким, не забыв упомянуть про невесёлую историю, что случилась с последним в его Мексике [273]. (Это на что это он, морда падлючая, намекает?) [274] А мы пытались научить его правильно произносить полную форму слова «рыга», предварительно разъяснив глубинный смысл этого ключевого понятия баскетбол-тимского культа.

Только представьте, как спустя некое время по всему латиноамериканскому континенту прокатывается волна «хоерригомании»: названия новомодных бутиков, надписи на майках, компьютерная игра, стиль жизни «а-ля Хоерригос»… Так знайте же: корни этой пандемии начались не без нашего скромного участия.