Дневники принцессы

Борис (выглядывая из подсобки): Прошу прощения, но я тут смычком случайно опрокинул бутылку с резиновым клеем, и здесь невозможно дышать. Могу я теперь выйти?

Весь класс: НЕТ!

Миссис Хилл (заглядывает в класс из коридора): Что за шум? Мы в учительской уже собственных мыслей не слышим. Борис, что ты делаешь в подсобке? Выходи немедленно. Все остальные живо за работу!

Надо будет внимательно прочитать статью в сегодняшней «Нью-Йорк Пост». Триста миллионов долларов? Столько же, сколько Опра заработала за прошлый год!

Если мы такие богатые, почему же в моей комнате черно-белый телик?

Не забыть: посмотреть значение слов «эмпирический» и «подоплека».

Среда, вечер

Теперь понятно, почему папа так разозлился из-за статьи этой Кэрол Фернандес! Когда мы с Ларсом вышли из школы после дополнительного занятия, весь двор был забит репортерами. Я не шучу. Как будто я убийца, или знаменитость, или типа того.

Мистер Джанини, который вышел нас проводить, сказал, что репортеры подтягивались весь день. Стояли трейлеры телевизионных каналов «Нью-Йорк 1», «Фокс Ньюз», «Си-эн-эн», «Энтертейнмент Тунайт» – да какой ни назови. Репортеры пытались брать интервью у всех учеников школы имени Альберта Эйнштейна, расспрашивая, знакомы ли они со мной. (Хоть какая-то польза от того, что я никогда не была школьной знаменитостью: вряд ли репортерам удалось найти хотя бы одного человека, который смог меня вспомнить. И уж точно никто не узнает меня в лицо после того, как я сделала стрижку.) Мистер Джанини сказал, что миссис Гупте пришлось вызвать полицию, поскольку наша школа является частной собственностью, а репортеры разгуливали тут как у себя дома, кидали окурки на ступени, мешали проходить, опирались на Джо и остальное имущество. Одним словом, вели себя в точности как некоторые школьные знаменитости, ошивающиеся во дворе после уроков, – только из-за них миссис Гупта полицию почему-то не вызывает. Наверное, они тут платно учатся.

И, кажется, я теперь понимаю, что чувствовала принцесса Диана. Едва мы с Ларсом и мистером Джанини вышли на улицу, репортеры кинулись на нас толпой, размахивая микрофонами и вопя: «Амелия, улыбнись!» и «Амелия, каково это: проснуться утром ребенком из неполной семьи, а вечером лечь спать принцессой с состоянием в триста миллионов долларов?»

Я испугалась. Даже если бы я очень захотела, все равно не смогла бы ответить на все вопросы, потому что не понимала, кому в какой микрофон отвечать. Кроме того, я ничего не видела из-за вспышек фотокамер, которые совали мне чуть ли не в лицо.

И тогда Ларс взялся за дело. Видели бы вы его в этот момент. Он буркнул, чтобы я не отвечала ни на какие вопросы, обхватил меня за плечи с одной стороны и велел мистеру Джанини обхватить меня с другой. Не представляю как, но мы, низко пригнув головы, пробились сквозь все фотоаппараты, микрофоны и цепляющихся за них людей. Ларс запихнул меня в папину машину и заскочил следом. Вот и пригодился опыт, полученный им в израильской армии. (Я слышала, как Ларс рассказывал Вахиму, где он научился владеть автоматом узи. Представляете, оказалось, что у наших с Тиной охранников есть общие друзья. Наверное, все телохранители проходят обучение в одном и том же центре в пустыне Гоби.)

Ларс захлопнул дверцу и крикнул: «Гони», и парень за рулем ударил по газам. Я видела его в первый раз, но рядом с ним на переднем сиденье сидел мой папа. И вот: визг тормозов, машина набирает ход, повсюду сверкают фотовспышки, репортеры кидаются на ветровое стекло, чтобы сделать снимок получше, а папа мне так невозмутимо:

– Ну, Миа, как прошел день?

Жесть!

Я решила не отвечать. Обернулась назад, чтобы помахать мистеру Дж., а он уже почти утонул в море микрофонов. Но он ни с кем не разговаривал, только размахивал руками, пытаясь пробиться через толпу. Ему надо было на метро, на поезд «Е», чтобы добраться до дома.

Мне стало его жалко. Ну да, он целовался с мамой, но он был хороший человек и не заслуживал быть затоптанным репортерами.

Я сказала папе, что надо нам было подвезти мистера Дж. домой, но он только сердито напыжился и начал дергать ремень безопасности.

– Черт бы побрал эти штуковины, – бормотал он, – вечно они меня душат.

Тогда я спросила, в какую школу я теперь буду ходить. Папа уставился на меня как на сумасшедшую.

– Ты же сказала, что хочешь остаться в школе Альберта Эйнштейна! – нервно вскрикнул он.

Я ответила, что это было до того, как Кэрол Фернандес устроила мне каминг-аут. Папа спросил, что я имею в виду, и пришлось объяснить: это когда в газете, или по телевидению, или в каком-нибудь популярном журнале на всю страну объявляют о твоей ориентации без твоего ведома. Ну а в моем случае сообщили не об ориентации, а о том, что я принцесса.