Дневники русской женщины

Бюллетени все тревожны и указывают на завтрашний день, как на решительный для всего движения. В списке высланных и исключенных учащихся – число громадно, свыше 100 человек из Петербургского университета, с курсов 24, из Технологического 92. В Харьковском висит объявление, что все студенты считаются исключенными.

1 марта

Первого курсы официально открыты. А мы все – спешим на сходку; началось в 11, кончилось в 8. Гвалт, шум… председательница М-нова – тоже не взяла колокольчика, порядок водворяется стучанием кулаков по столу и криками: «Тише!»

Сходку открыли в IV аудитории речью о круговой поруке. Говорила одна из исключенных, Д-н, как ее должно понимать: все исключенные понимают ее не как средство спасения товарищей, не как угрозу начальству, «если вы их не вернете, и мы уйдем» – а как нравственное обязательство, заявление общей солидарности; если наших товарищей исключили, то и мы виноваты ровно столько же, сколько и они, их исключили – и мы уходим. После речи ее говорили и другие, некоторые возражали, понимая круговую поруку как средство для спасения товарищей. Вопрос был поставлен на баллотировку, и большинство поднятием рук заявило, что понимает ее как нравственное обязательство. Теперь возник вопрос – когда ее применить? Так как письменных коллективных заявлений не принимают, то решено было пойти к директору уцелевшим депутаткам и заявить о решении сходки устно, а так как не от директора, конечно, зависело исключение, то решено было дать срок 3 дня, чтобы он мог узнать, от кого можно, могут ли быть возвращены наши товарищи или нет; если он или временное правление откажется входить с нами в какие бы то ни было разговоры, то все-таки решено ждать 3 дня. Вопрос о сроке уже поставили на баллотировку, как пришли от Фаминцына, заявив то же, что говорила и я, но чему, конечно, большинство, изверившееся в разные слухи, не поверило; когда же с кафедры сказали: «Сейчас пришли от Фаминцына», «всех вернут непременно», – толпа поверила. Фаминцын просил только подождать 5 дней или неделю, не приводить в исполнение круговую поруку. Очевидно, милый старичок хотел уладить все дело мирным путем. Против недели восстали все. Баллотировкой все-таки порешили ждать 5 дней. Затем, выработав форму устного заявления директору о решении большинства, сходка закрывается на час, чтобы дать время переговорить с директором и написать прошение для круговой поруки тем, кто еще желает к ней примкнуть. На кафедру подается несколько бумаг. Сходка закрывается.

В перерыв – вдруг разнесся слух, что вывешено объявление о строгом выговоре и исключении, в случае повторения беспорядков, двумстам слушательницам. Все бросились вниз. Лестница была запружена народом, так что нельзя было пройти, и только издали мы слушали голос, отчетливо читавший фамилии. Это было следствием обещания 24 февраля – «о других взысканиях будет объявлено особо»… На этот раз все только смеялись.

Через час – все вновь в аудитории. Директор отказался входить в объяснения. Решено, что и временное правление, действуя во всем солидарно, ответит то же. Значит – ждать до субботы и собираться завтра еще раз в 12 часов.

2 марта

Собрались в 12 часов. Решение было подтверждено еще раз, и только, чтобы иметь возможность привести в известность число собравшихся, решено было у дверей записывать фамилии при выходе, и потом известить тех из противной партии, которые не были на сходке, о решении ее – все пять дней не ходить на сходки, уравнивая этим свое положение с исключенными – чтобы к субботе все знали; в этот же день – захватить паспорта с курсов и книги из библиотеки. Сходка продолжалась не более часа и закрылась.

Вчера вечером, когда я лежала совсем разбитая от 4-часового гвалта, пришел Ан. Кон. Он рассказал, что сейчас в университете идет совет… и вообще рассказал преинтересные вещи. Записываю с его слов, – если он врет, и я вру…

…Очевидно, к этой студенческой истории припуталось столько всяких соображений, столько честолюбий, что мы, чистые идеалисты, выносим на своих плечах, быть может, гораздо более важные последствия, нежели думаем и теперь. «Охрана прав личности» – вот наше знамя, под которым мы встали, а… что из этого выйдет? какие последствия?.. Будут ли, действительно, осторожнее со студентами? будет ли в сущности «охрана прав личности» после этой истории лучше?

– Не нам судить! – скажу осторожно… Если 24 поступят, то и мы все, конечно, вернемся осенью, в противном случае я уже придумала: ехать или к голодающим, если удастся пристроиться, или на летний семестр в Берлинский университет. Что будет потом со мной? – я не думаю… Но для других это – беда; для многих, особенно для «сверхкомплектных», обязанных держать все экзамены весной, – выход из курсов есть прямое препятствие к поступлению вновь, многие другие не имеют средств. Для сверхкомплектных надо обратиться к профессорам, пусть они ходатайствуют за них, чтобы дать экзамены осенью.