Дневники русской женщины

Мне не хотелось говорить этому господину о своем личном деле, но видела, что иначе нельзя.

– Мне нужно знать, позволено ли будет сдавать в России государственный экзамен по юридическим наукам.

– В таком случае вам лучше обратиться в министерство народного просвещения.

– Нет, кроме того, мне важно знать, возможна ли будет какая-либо практика, – возразила я. Чиновник молча улетел к следующей даме.

Дверь отворялась и затворялась, в нее входили разные люди, но толпа судейских все ждала. Вдруг бегающий чиновник с бумагой опять подлетел к мужчинам и начал их выстраивать полукругом. Мне было смешно и странно видеть этих взрослых бородатых мужчин, которых устанавливали, как школьников, и вытягивали полукруг ровнее, а они – повиновались, как автоматы. Наконец, выстроились. Дамы же остались сидеть (я уже перешла к ним в большую комнату). Все затихло. И от этой тишины у меня невольно замерло сердце. Мне было смешно.

Вот оно – вот эта игра с психикой человека; как она действует даже на человека независимого, философски настроенного; что же говорить об этих бедных просительницах, об этих несчастных чиновниках? Весь порядок развивает большое благоговение к власти и действует так, что человек гораздо легче ей подчиняется, а власти только того и нужно…

Вдруг двери распахнулись, и быстрою походкой вышел Н.В. Муравьев в сопровождении двух чиновников. Он начал обход с ближайшего молодого человека, – задал ему вопрос; я услышала слово «следователь», вопрос «которого участка?» – затем видела короткий поклон министра, и молодой человек с поклоном удалился. Так было и с следующими. Походка министра при высокой видной фигуре, его властная манера говорить, короткие быстрые вопросы – все так и говорило, до какой степени он проникся сознанием своей власти, до какой степени отожествлял себя с нею. И две фигуры сопровождавших его чиновников, подобострастно наклоненные вперед, точно ловившие каждое его слово, и с записками в руках, и этот безмолвный полукруг чиновников, вытянутых в струнку, и эти бедные просительницы – были для него вполне соответствующей декорацией… Шла власть неумолимая, краткая и твердая в своих решениях… – Откажет! – думала я. – Нечего и спрашивать! – но уходить было невозможно. Министр все приближался к концу полукруга, где стояла я. Вот он подошел к молодому человеку во фраке, совсем близко от меня, и отрывки разговора могла слышать ясно. – «Я явился сказать вашему высокопревосходительству, что все заявленное обо мне… ложь»… – тихим взволнованным голосом заговорил проситель. Министр не дал ему продолжать: «Позвольте… вы уже на втором месте… и о вас я снова слышу жалобы… вы ни с кем не можете ужиться». Молодой человек перебивает, возражая что-то, я не могу разобрать его слов… но рука властно подымается: «Позвольте!.. Итак, я не могу принять вас более на службу по министерству юстиции; а пособия в виде выдачи годового оклада жалованья – нигде и никогда не выдается при таких случаях». Короткий поклон, и молодой человек проходит мимо меня, лицо его спокойно, но почем знать – какую бурю унес он в душе, каково чувствовал он себя после двойного отказа: не выслушали его оправдания и не дали денег? Очевидно и то и другое было для него не существенно важно. Но я вспоминаю, как этот же самый субъект сидел передо мною; и чувствую вдруг некоторое удовлетворение, что один из этих имеющих преимущества перед женщинами и так явно их здесь высказывающий – свержен, лишен части своих прав и уходит побежденным. Виноват ли он, или нет – трудно сказать; его миндальная физиономия не внушает доверия, министр же судил беспрекословным тоном…

Стоявшая со мной дама просила его о помиловании, он тотчас же отпустил ее и обратился ко мне. Несколько путаясь от желания высказать как можно короче, я спросила его о юридическом образовании женщины и возможно ли применить свои познания к делу. – «На это я могу вам ответить справкой из закона, по которому женщинам запрещается заниматься адвокатурой. Кроме того, этот вопрос рассматривался в комиссии и был решен отрицательно». Я сочла нужным объяснить ему, что спрашиваю потому, что осенний семестр начинается за границей, и тратить даром время на изучение юридических наук мне бы не хотелось. – «Вот, можете сами справиться в законе. Во всяком случае я бы вам не советовал», – закончил разговор министр, направляясь к другой даме. Я поклонилась и вышла.

На душе было смутно, скверно и тяжело от сознания своей зависимости, своего рабства… «Запретили»… мужчинам легко решить этот вопрос. Но отчего запретили? – Потому что мы – женщины? – и в эту минуту я готова была ненавидеть свою любовь к родине, удерживающей меня здесь. Она одна мешает мне переменить подданство, уехать в ту страну, где женщина наиболее свободна. Мне вспомнились образованные крепостные: не в таком ли положении отчасти находимся и мы? Недаром же нам не дают изучать прав.

12 ноября