О значении идеи в истории; ее призвание к работе прогресса. Идейное начало в истории общества. «Будем стремиться хорошо мыслить» – вот основной принцип нашей морали, медленный прогресс общественного строя. Прогресс проникает туда, где с ним соединяется мысль. Надо работать над устранением препятствий для развития прогресса в обществе; эти препятствия состоят в косности общества, фанатизме религии, деспотизме государства. Мысль – руководитель прогресса. Изучение истории. Что нужно знать человеку? Человек – существо общественное и религиозное (в философском смысле слова). Вопросы о сущности мира, бессмертии души и т. д. Наука беспредельна; надо надеяться, что когда-нибудь она будет в состоянии ответить и на эти вопросы, когда-нибудь она перешагнет за пределы, которые ей ставят теперь как непреодолимые преграды. То, что древним казалось недоступным в области науки, – вполне возможно в наше время; так надо надеяться, что все вопросы, кажущиеся неразрешенными теперь, будут разрешены впоследствии. Могущество мысли и величие человека как мыслящего существа (изречение Паскаля: человек как слабый тростник: капля воды, порыв ветра могут убить его; но, даже умирая, он все-таки будет царить над природой, потому что, умирая, он будет сознавать, что умирает). Стремление человека к идеалу: Zum höchsten Dasein immer nachzustreben1
. Человеческий и общественный прогресс; чтобы осуществить первый – надо работать для последнего. Свет нужен для прогресса. «В науке мы найдем общечеловеческие и общественные идеалы». Громкие аплодисменты покрыли последние слова профессора. Он поклонился и поскорее вышел, а то мы, конечно, продолжали бы шуметь и хлопать.Я вышла из курсов и некоторое время шла, ничего не видя перед собой. Вот мы услышали впервые с кафедры голос не профессора только, но и человека, который обращался к нам с теми прекрасными словами, услышать которые мы смутно надеялись, поступая сюда; сам выяснил нам нашу задачу жизни, которую большинство из нас еще неясно видит пред собой… Какой прекрасный человек! С каким участием говорил он с нами; с какой готовностью он предлагал нам свою помощь – всем желающим заниматься. Он не оратор, говорит очень нервно по листочкам с заметками, перебирая их один за другим, иногда заминается, поправляется; но голос его звучный, и самая нервность его чтения придает его речи выразительность. Я была не совсем согласна с его мнением о том, что наука может дать ответ даже на высшие запросы человеческого духа, но все-таки это была прекрасная речь, такая, с которой надо было бы начинать всем профессорам. Такие речи более всего могут возбудить в молодежи все лучшие чувства и мысли, которые часто спят в ней до тех пор, пока их не разбудит хорошее слово или дело.
Вчера внезапно скончалась Над. Вас. Стасова. Она выехала из дома по делам наших курсов и, поднимаясь по лестнице к одной из своих знакомых, за которой должна была заехать, упала, пораженная ударом. Швейцар, не зная, кто она и к кому шла, посадил ее на извозчика и отправил в Мариинскую больницу. Знакомая Н.В. дама ждала ее; наконец, вышла и спросила у швейцара, не заезжала ли за ней дама? Швейцар ответил, что никто не заезжал, только с полчаса тому назад он поднял какую-то даму на лестнице. Знакомая Н.В. по описанию узнала ее и тотчас же поехала в Мариинскую больницу, откуда и дали знать братьям покойной. Они ее очень любили и, говорят, просто убиты горем. Нам объявил о ее смерти директор после лекции логики, на которую собираются все 4 курса словесниц, и еще математички, всего более 400 человек. Большинство первокурсниц, в особенности приезжих, очень мало или совсем почти не знали Н.В. Стасовой: поэтому речь одной из старших слушательниц о ее жизни и деятельности явилась как нельзя более кстати.