И я вылил парафин прямо на камни. Произошла вспышка, эффектная. Потвора отвернулась от света и явно скукожилась, поперёк себя меньше. Каждая тень вокруг нас вдруг стала галкой, и, теряя перья, заполошенные птицы кинулись прочь.
Я подошёл вплотную к потере и взял Аню за плечо. Встать Гаммелина не смогла — словно её что-то удерживало, например, моток чёрной шерсти на запястьях.
— Отойди на шаг, майстер, — сказала Маражина и замахнулась мечом…
— Нет… — едва успел я. — Погоди… Сейчас, — сказал я стражнице, — всё надо будет сделать очень быстро. Я вылью вторую порцию, оно пыхнет, но ты не смотри на огонь и на меня не смотри тоже — ищи! тень от нити… Ведь моток и клубок что-то соединяет, похоже на нить скрытую, тень. Как только увидишь — руби!
— О, это по мне, — сказала Маражина. И занесла клинок.
Я достал из гамелинского футляра вторую пробирку с парафином, открыл пробку и выплеснул содержимое под ноги Потворе… Бахнуло и вспыхнуло. Потвора скривилась, сотни клубочков устремились вниз по Узвозу, подозрительно попискивая и являя то огромные ороговевшие хвосты, то маленькие гаденькие пятки.
— Ага, — ровно сказала Маражина и рубанула мечом, целясь по чему-то едва видимому. Попала. Нить явилась, затрещала, пошла искрами: сначала синими, потом фиолетовыми, дальше чёрно-красными, — и пропала с дымом. Гамелина закашлялась со всхлипом, словно в грудь её ударили.
Я схватил Аню, кашляющую гулко, за руку — и мы даже успели сделать несколько шагов по Узвозу. Вверх…
Потвора мелочиться не стала и швырнула мне в спину свой клубок, молча… И если бы не стражница Маражина с мечом — было бы мне плохо надолго, возможно, и навсегда… Клубок от столкновения с клинком разлетелся в жирные брызги, похожие на части пиявок, — некоторые продолжили извиваться, конвульсивно. Пару мне удалось растоптать…
— Не помню ничего совершенно, — заторможенно сказала Гамелина. — Шла после школы в галантерейку за шерстью, заметила моток на земле — нагнулась взять — и вот… Это Узвоз? Наш?
— Как тебе сказать, — ответил я прислушиваясь, — мы как в чужом саду…
Дальше вновь пришлось метать бисер. Круг получился неровным, зато разросся и заплёлся скоро. Через минуту я, экс-рысь и Гамелина оказались в чём-то, похожем на шалаш, только прозрачном, почти — я вырастил его из стеклянных зёрен и праха фиалок.
И ещё свячёная соль — нельзя о таком забывать.
Потвора похмыкала, глядя на яростные ошметки пряжи. Встала.
—
Небо над нами значительно потемнело…
—
—
—
—
Над Перехрестием совсем стемнело. Из аккуратного чёрного облака, что цеплялось за крыши брюхом, градом посыпались на нас какие-то свёртки. Все они оказались мотанками: назойливыми, когтистыми и острозубыми.
—
— Очень даже славно, очень хорошо, — сказал я и запустил маком в Потвору. Её облепило с головы до ног.
В ответ Потвора махнула рукавами и выпустила из них петухов: больших, чёрных, количеством два. Те принялись клевать маки немало преуспели. Мотанки всем скопом наткнулись на бисерную сеть и затрепыхались яростно. Некоторые из них зацепились клыками за бисерины и пытались вырваться. Раздавались шипение и треск.
— Мы предупреждали тебя, майстер, — начала Маражина мрачно — Я… Мы делали, что могли, но за ней… За ней рука! — Тут из сети вырвалась мотанка, раскрыла зубатую пасть и зашипела на Стражницу. — Нет, сила! Сильная рука… — с нажимом сказала Маражина. — Посильнее тебя.
И рубанула наотмашь. Две мотанки, проникшие сквозь сеть, рассыпались в пыль и иглы.
— Она ведь только на посылках! — снова крикнула Маражина. Тут на нее налетел целый рой куколок, и Стражница принялась рубить и колоть.
Потвора тем временем почти избавилась от мака. Вооружила петухов бронзовыми клювами и шпорами и указала им на бисер. Когуты ринулись в бой, сеть затрепетала. Впереди меня внезапно оказалась Гамелина и запустила в петуха горстью чего-то аппетитного. Тот моментально потерял интерес к происходящему и принялся клевать, торопливо и жадно растопыривая крылья. Второй петух заклекотал, глянул одним, потом вторым лютым глазом и насел на добычу собрата.
— Зерно, — прокомментировала Гамелина. — Всё тот же бисер.
В смысле, стеклярус мой…