Дни яблок

— Вверх, — только и сказал Ёж Крыштоф. И опять пришлось бежать-торопиться, до колотья в боку и похрустывания в коленке.

Не вспомню как, но оказались мы на крыше… В руках у меня был пряничный ключ, ботинки — в пыли, а плащ весь в паутине. Вокруг совсем стемнело, а откуда-то снизу доносилась музыка — нежная и растанная…

— Лесник на кладбище, — сказал Авлет. — Где-то здесь, на крыше, воздухозаборник… Вентиляция из зала — вот мы и слышим балет.

— Его вот-вот затанцуют насмерть, — сказал я. — И не спасётся, нашёл место куда ходить ночью… А для нас с тобой вижу выход единственный. — И я достал из кармана горошину. Ведь взял, следуя совиному совету, из дому всякую мелочь. Легко уместившуюся в кармашке — пряники и горох.

— Из одного три… — крикнул горошине вслед я.

И ягоды покатились прямиком в тёмное небо. Потом обратно.

Ёж Крыштоф, как и прежде, был скор на волшбу — тронул пальцем ближнюю из трёх вернувшихся на крышу горошин, потом вторую, а там и третью — и увидали мы поначалу слабые мерцающие огоньки. Горошин стало больше, ягоды составили тропу, затем дорожку, а потом у меня из носу пошла кровь — и на крышу, грохоча колёсами по жести, вырвалась карета.

С востока явился павлин.

Некоторые из горошин принялись словно гаснуть, опадая на крышу маленькими золотыми ключиками. В карете засмеялись, и во тьме пронзительно запел рожок…

— Поторопись, — крикнул я Ежу. Бывший пряник упрямо собирал ключи… Много пыхтения произошло при этом, а также старания. Я ухватил Авлета-Скворогуся за руку и потащил за собою — на мост. От погони прочь.

Тут тёмная фигура на козлах кареты привстала, раскрутила кнут над головою и…

Всё из Крыштофовых рук так и брызнуло в разные стороны… Сам бывший пряник вздохнул, постоял мгновенье, протянул к небесно-алой птице руки и рассыпался в крошки — так и зазвеневшие по жестяной крыше…

— Только не смотри под ноги, — сказал я Авлету.

И мы пошли шаг за шагом по гороховому мосту через улицу, над крышами — на соседний холм. Павлин, перелетевший через на, волнительно полыхнув алыми искрами, принялся старательно склёвывать пряничные крохи, а заодно и горох — у нас за спинами. Мост таял буквально на глазах. Костяки в попонах и с чёрными султанами на серых черепах оступились: раз, другой, третий. Затем, видимо, сбились с ноги, заревели, тонко и ненасытно. И потянули упряжь в прореху, вниз. Карета тяжело поскрипела рессорами, внутренности её громыхнули, лязгнули, изошли пылью — и рыдван обрушился с упряжкой вместе, прямо в перевёрнутые звёзды.

Словно камень в реку… Показалось мне, что внутри неё кто-то кричал.

С другой стороны, у выхода, стоял воин. Они часто стоят у моста, кто с чем — с копьём, например… Как один небезызвестный ангел… Этот страж стоял босиком. И с топором. Секира сияла.

— Вже вечip вечорiє…[156] — сказал я.

— Та наче впала нiч, — радостно отозвался воин. — Казали менi, буцiмто казав, що маеш казати… До мене.

— Toдi кажу, що знаю, — начал я. — 3yстрiв на Зiльничах балiйку, та просила переказати: «Ефта любила, Ефта любить, Ефта любитиме. Iнше все сон». Що воно й до чого — не знав, не знаю, знати не хочу.

— А ще? — спросил босой воин. — Ще когось cтpiв? 3 наших, но тих… Гречних?

— Cтpiв таку coбi, з варягiв, мабуть що, — сказал я. — Та вона пiшла. Велiла казати: «Наша Брама впала».

— Як таке може бутъ? — удивился воин. — Для цього кликана, ставлена. А де пiшла?

— Кажу, що знаю, — повторил я. — Мабуть до себе, на Сiгтуну. Бо, казала, там с брама теж.

— Добре, — сказал мне Михайлик. — Все, що було треба, взнав. Тепер тебе полишу. Далi сам. Онде двip.[157]

И улетел, смешно дёргая босой ногой.

Впереди у нас был остаток горохового моста, верхушки деревьев, справа макушка дурацкой самоклёпной арки, а внизу маленький домишко с узорчатыми крепышами-колоннами.

Авлет, бывший Скворогусь, сказал торжественно:

— Непростая гора. Божественные любят преображаться на горах.

И мы прошли сколько-то, потом ещё полстолько, потом спустились, до самого низа дошли, потом вниз, ещё ниже и ещё — мимо верхушек сонных лип. К маленькому зданию на вершине безымянной горы — игротеке.

А павлин склевал все крошки.

Я сурово посмотрел на стражей-грифонов справа-слева от входа и вошёл. Вслед мне шмыгнул бывший Скворогусь Авлет.

— Это со мной, — как можно суровее сказал я грифонам Те вздыбились моментально. Авлет несмело дунул в свою двойную дудочку, потом поцеловал устье её и подул смелее — грифоны сделались умилены и пустили нас, зевая клювами вслед.