Дни яблок

В игротеке царил приятный полумрак. Семеро сидели за полукруглым столом. Каждый на своём троне. Недвижимы, вечны, в возрасте… Все, кроме обманчиво юного Гермия.

Потвора яростно сопела, укутавшись пуховыми платками. Под нею расположилось скрипучее сооружение, плетённое из лозы. Как старый стул с веранды.

Я присел на низенький древесный спил перед всеми, будто бы на плаху.

Между нами стояла низенькая тренога-жаровня, полная синих и белых огоньков, и курился оттуда дымок, требный. Было слышно, как снаружи кто-то в рог протрубил отмеренное время…

В зал торжественно явился давешний павлин, переливающийся шарлатным светом среди полумрака.

— Час судити, — сказал павлин и подозрительно зыркнул на Гермия. — Семеро присутнi, вci шiсть. Брами замкнетi, священне мicтo убезпечене й не спить.

— Судити будемо старшою, кажу для протоколу зборiв,[158] — весомо заметила статная немолодая дама в сером шерстяном костюме, неуловимо похожем на форму. Высокая причёска её напоминала шлем.

— Госпожа! — не сдержался Авлет. — Полиада! Такая честь!

— Моя гибель станет и твоей, — мстительно заметил я. — Не забывай об этом всякий раз, как станешь расшаркиваться перед… перед… О… Полиада? В самом деле?

— Она, — скромно ответил Авлет. — Неназываемая Госпожа… Атена…

— Хорошо хоть злая птица наша не с нами — был бы моментальный донос и кляуза прямо на спинку стула, — сказал Авлету я. — Теперь молчи и жди последнего веления.

— Непевний, — сказала госпожа Атена. — Замовкни, врештi-рештi.

— Непевний, — сказал Бранд. — А я попереджав…[159]

— Paдiй, — сказал Гермий.

— Май добрий вечip, — сказал Михайлик.

— Biтаю, — сказала Эфта.

— Непевний, — сказала Потвора. — Добiгався!

— Час судити, — повторил павлин.

— Отже, — начала Атена. — До тебе багато питань, непевний. Bci потребують роз'яснення негайно.

— Я не заступав руху води, я не завдав шкоди удовi, я не вiдбирав молока в немовляти, я не ставав причиною слiз, я чистий перед будь-яким судом, — начал бормотать я.

— Тебе звинувачено у дисгармонiї. Чи ти знаєш, що воно є — дисгармонiя?

— Брак єдностi, — ответил я, — час без краси.

— Влучно, — улыбнулся Гермий.

— Марнослiв’я, — хихикнул Бранд.

— Що його слухати! — завелась Потвора. — Облупимо та з’їмо. Я можу й сире.

— Отака твоя дяка! — слезливо сказал я.

— Мамо, одступiться, — сказал Михайлик и опять высмотрелся на Эфту. Та тихонько сияла. — В чiм його провина, що аж сирим їсти?[160]

— А субординація, — быстро заметила госпожа Aтена. — Ліз через голову. Для того, аби вилікувати оте непорозуміння…

— Це непорозуміння треба повбивати…[161] — заметила Потвора и зловеще плюнула. Госпожа Атена покосилась на неё хмуро.

— Я не заступав руху води, я не зашкодив удові, я не видбирав молока у немовляти, я не ставав причиною сліз, я не вбив, я чистий перед будь-яким судом, — бормотал я.

— Брав чуже без дозволу, — буркнула Потвора. — От хто пам'ятає Мурчика? Всі? Таке ж було ласкаве! Йшло до людей! Шипів! Відгризало руки… Потім, бува, вмиється чистенько и спить таки солодке… тільки вусика дрижать. А ти, непевний, що накоїв? Загнав скотину за хмари… Де таке бачели аби кіт ширяв у небі, то ж не шулiка навіть… Встимо!

— То й що? — спросил Михайлик. — Яка з того шкода? Той кiт змалку ненавидiв усе крiм себе, такий був вилупився. A нинi щасливий! 3 крилами. I справдi лагiдний став, не сичить.

— Зарано розпочав, — покашлял Бранд. — Треба до книжок… Ти взагалi читаєш?

— Навiть забагато, — ответил вместо меня Гермий.

— А так i не скажеш, — процедила госпожа Атена.