Дни яблок

Тяжко простонали половицы, что-то дрогнуло в буфете на кухне — бабушка всегда ходила размашисто. Треньканье умолкло, оборвавшись особо мерзким «Дзыыыннь».

— Хало, — сказала бабушка, — Твардовская.

Так она здоровалась с абонентами, ещё в те поры, когда говорили «Сделаю телефоны» вместо «Позвоню».

Пришлось встать, наспех одеться и выйти в кухню по холодному полу. Там бабушка, выслушав «соединяю» из телефонной трубки, супилась на меня и кошку.

— Да-да, слушаю. Я здесь, — повторила бабушка. — Утро доброе и вам. Вот как? И давно? Но то небезусловно! А температура?

Жёлтая телефонная трубка что-то квакнула в ответ.

— Но так, так — я буду. Повторяю, буду. 3 Богем! — И бабушка положила трубку на рычажки. Телефон облегчённо звякнул.

— Не могут решить, — чуть помолчав, сообщила в пространство бабушка, — что делать… В отделении инфекция. Карантына. До того ж имеем одслоение плаценты. Михальский бьётся в стены и потребует меня. Там нетипичная старородящая. Из персон. Истерык просто, а ещё профессор.

При «нетипичной старородящей» явилась из ванной мама, укутанная в халат и с тюрбаном из синего полотенца на голове. Лицо она намазала кремом и была очень похожа на японку с переливающейся импортной открытки.

— Вынуждена, Лика, — выговорила бабушка, — вас покинуть.

— Так скоро? Причина? — педагогически вопросила моя строгая мама. Интересно было наблюдать за её почти что неподвижным лицом.

— Причина единая, — заявила бабушка и заглянула в кофейник, — рождение.

Мама извлекла из холодильника сырники, бабушка, неизвестно откуда, банку варенья.

— Но что вы можете сделать здесь? — произнесла мама с ноткой смятения в голосе. — Там каждая минута на счету.

Я внимательно разглядывал варенье — именно такое, — тёмно-красное, клюквенное, варила исключительно бабушка. У себя дома, чаще всего запершись в кухне. Мама всегда отбивалась отсутствием медного таза, сахара, нужного количества клюквы, а также времени.

— Мне кажется, там есть кому… — начала мама и осеклась. — Я помогу вам собраться? — спросила она. — Откуда взялось варенье?

— Я тоже интересуюсь, — ввернул я. — Ещё вчера такого не было.

— 3 буфета. Наварила летом много, — кратко объяснилась бабушка. — Угощайтесь.

И она уютно разместилась за столом, взяв себе самую большую чашку.

— Ваш крем просто чудо. — мама решила обойти тему с тыла, что, вобшем-то, всегда ей было свойственно. — Ведь я могу рассчитывать на следующую баночку?

Бабушка оперлась щекой на руку и задумчиво поглядела на маму.

— Непременно приеду в конце месяца, Лика, — сказала она. — У вас будет важная поездка, кто-то должен заняться домом. Дети не должны быть совершенно одни. Тогда привезу крэм.

По маминому невозмутимо-белому облику пробежало тенью некое движение.

— Откуда… — было начала она. Затем мелким жестом махнула рукой, словно отгоняя слова, ставшие, как всегда, ненужными. — Значит, будет, — миролюбиво произнесла мама, — интересно. Тем более важная. Пойду сотру маску. Александр, кофейник!

— Непохож, — вяло откликнулся я, дожевывая сырник.

— Сама. Ты ведь не против? — быстро поинтересовалась бабушка и кашлянула в кулак.

Сахарница на столе дрогнула. Бабушка встала, обошла стол, забрала наш старый медный кофейник на плиту и, развернувшись (абсолютно невежливо) спиною ко мне, что-то зашептала, обращаясь к жёлтой меди. Я выдержал паузу. Балки чердака над нами поскрипели с явно ревматическим подтекстом: «Осень не на пользу никому». Ветер, зацепившийся за шпиль, принёс с собою охапку листьев, совершенно жёлтых.

Бабушка досыпала в кофейник кофе, закинула пару каких-то белых зёрнышек и горстку зелёных и уселась на мамино место, лицом ко мне. За её спиной кофейник принялся выдувать огромные коричневые пузыри из носика. Почему-то запахло цедрой.

— Понадобится твоя помощь, — безо всяких предисловий заявила бабушка. — Будешь слушать?

— Вы мне что-то пообещали, — начал я и упёрся взглядом в грозную бабушкину вертикаль над переносицей.

— Смотри, жебы я не каялась! — жёстко сказала она. — В доверии. Обещанное исполню.

— Хорошо, хорошо, — пробурчал я. — Надо будет выйти из дому?

— Перед тем умыться и причесаться, — иронично заметила бабушка. Реальный кошмар.

— Что да, то да, — не смог не согласиться я и покашлял в кулак. — Ну что же. Я склоняюсь перед вашим знанием.

Бабушка напустила на себя значительный вид и поправила гребень.

— … и прошу о его части, — не смог удержаться я.

— Интрыгант, — мягко сказала бабушка, — вот до чего доводит та шимония, нет простоты. Одни шпекуляции. Збырайся.

Она встала и, сняв с огня плюющийся кофейник, разлила ароматный кофе по двум чашкам.

Первой, и почему-то с топотом, на кухню вбежала Бася. Кошка с разгону принялась нюхать воздух, жадно растопыривая чёрный плюшевый нос.

— Хищники кофе не пьют, — пресёк кошачью атаку я. Бася в ответ мяукнула и даже покачнулась, изображая голод.

— Так, ну ты, Цюрупа, — хмуро сказал я, — ведь в мисочке два клюва. Это означает, что кто-то съел головы куриные, две, ага?

Бася озадаченно почесала за ухом.