Дни яблок

Аня глянула на меня через плечо и усмехнулась.

— Ты готов? — спросила у Ганжи Карина. — Я слова знаю, ну, спою… с Тусиком, а ты в припеве, в нужном месте я тебя стукну…

— Не говори на меня Тусик, — закапризничала Бут, — а то я буду называть тебя Шарик.

Линник получила бубен и стукнула им Крошку.

— Я, — сказала Лида хищно, — чтоб настроить. Пойми…

— Это очень хорошая песенка, — начала Карина и раздала припев. — Там один парень надеется, что лодка его доберётся до такого места, до безмятежности, что сумеет… И все печали исчезнут, потому что это такое, безмятежное место. Покой. Хотя река очень глубокая… Роман, вступление…

… Что-то пискнуло…

Я… Да, это я. Только другой, но я, сидел на террасе, даже, скорее на балконе. Белый стол, кресло с красным пледом, лазурь за окнами, виноградные лозы. Море где-то неподалёку. И стрижи, и чайки…

Передо мной лежала сплющенная пишущая машинка, с экраном…

«Ну и калькулятор», — подумал я.

На экране «калькулятора» виднелся белый лист, наверное, с текстом. Оттуда же — из недр машинки, доносилась музыка.

«Группа „Стух“», — подумал я, и песенка про лодку оборвалась. Показалось мне, что экран зазвенел допотопным телефонным звонком… тут на нём, в самом углу, высветилось подозрительно знакомое лицо, правда, сильно побитое мимическими морщинами и бородавками.

— Ну, что, — донёсся знакомый голос. — Не нашли её… Ты слышишь? Алё!

— Даник, — строго сказала мёртвая и мокрая Настя, сидящая тут же за столом, рядом, — к тебе обращаются. Ответь, что ты её слышишь, это же Линничка. Просто дотронься до кружочка пальцем. Это такой телефон теперь, называется Скайп…

Я осторожно нажал на зелёный кружочек. Лицо ожило, задвигалось, но оказалось печальным и серым каким-то.

— Я слышу… тебя, — отозвался «тот» я.

— Привет, Даник, — сказала Линничка, на вид ей было за сорок.

— Здорово, Лидасик, — ответил я. Мне было неуютно: я через тридцать лет видел хуже, а нога болела всё так же.

— Не нашли её, — протянула Лида, — говорят течение-шмечение, скалы-жвалы. Дебилы. Хорошо, хоть не океан, говорят — а то акулы бы… Сволочи…

Я ждал. Лида высморкалась. Море ластилось где-то неподалёку.

— Саша, — сказала далёкая, немолодая Лида, — я знаю, ты завязал с этим. Ну, после фильма.

— Фильма? — ошарашенно спросил я.

— Не начинай, — отрезала Линник. — Что, опять на комплименты нарываешься? Ты знаешь же. Никому тот мальчик не понравился, что тебя играет. Я всем так и говорю: «Он был не косоглазый!»

— Почему был? — поинтересовался я. — Я и теперь не окосел вроде бы… До сих пор.

— Ой, ну согласись, нашли же неизвестно кого, — Линник прокашлялась. — На касте слепцы, явно. Я раза четыре смотрела… Сплошная каша во рту, а во втором фильме, когда их три…

— Подожди, — начал я.

— Так, ну, у меня времени мало тарахтеть тут, — сказала мокрая и блестящая, словно дельфин, Настя. — Ты передай, чего надо и дальше балабонь…

— … И Аньку эта корова превратила в жопу немецкую. Банальное какое-то порно… — разошлась Лида с той стороны. — Я своему сразу сказала — мало, что бананы в холодильнике, такого и быть не могло, так ещё и шабаш в Бульдозере, да там осенью холод собачий, вся бы нечисть вымерзла к чертям! А в театре этот ужас, с мешками! В мешках! В дерюге все! Тогда в театр вообще переобувались…

— Лидасик, — ответил я, и звук моего голоса мне не понравился. — Аська тут уже, мокрая и в костюме резиновом… Чего ты узнать хотела? Говори.

— Бут!!!! — вскрикнула Линник, так что немного выпала из кадра. — Настёна! Зирочка моя! Так ты что, утопилась-таки, идиотка? Где она, Саня, я её не вижу нихрена. А… ну, да, прости, и ты прости, Наська.

— Прощаю, — ответила Бут, и изо рта её вывалился крабик. — Я, ребята, в протоке застряла, там проток — как воронка. Скользкие камни. Узко, течение сильное, утащило. Воздух кончился и… Примерно метров семьдесят, правее. Пиши, Даник, координаты.

— Пишу. Лидка, ты пиши тоже, — сказал я громко. Настя продиктовала.

— Окау, — сказала совсем потемневшая Линник, — отключаюсь. Наберу сейчас Глена её, жлоба зеландского, дайвера сраного — сала за шкуру залью. Ты хоронить приедешь?

— Даже и не знаю, — осторожно сказал я.

— А, ну да! — откликнулась Лидка бодрее. — У вас же премьера! Пожелай там — малому от тёти Лиды — всего. И пончик…

— Ага, — совсем потрясённо сказал я. И Лида, чвакнув «чао», пропала, исчезла — оставив по себе пустой экран.

— Ну, — тяжело начала Настя, — давай, Сашик, попрощаемся. Меня теперь зовут Адина…

— Начать с Берешит бара! — поинтересовался я.

— Нет, — бесцветно ответила заметно поседевшая Настя, — мне сказано было, что ты всё правильно вспомнишь и скажешь. Я ненадолго тебя за руку возьму — и вспомнишь, потерпи…

— Десять дней раскаяния? — улыбнулся я.

— А как же, — ответила она. И она погладила меня по голове, а потом взяла за руку.

— Побелел ты, — вздохнула Настя. — И я. А Каринка теперь просто блонда. Поседела. Подстриглась. Покрасилась. Такой страх.

Изображение на «калькуляторе» моргнуло пару раз и угасло.