Дни яблок

— Заморозили Ханчика, — грустно вздохнула Лида. — Я чуть не заплакала даже…

— Теперь я… мы хотим чего-то страшненького, — сказала Аня и сняла со свитера моего-своего синего какую-то пушинку. — Можешь устроить жуть?

— Тебе в полосочку, — спросил я. — Или, может быть, с начесом?

— Жуть с начёсом, — недобро спросила Гамелина.

— У меня такие были, — застрекотала Линник. — Еле отбрехалась, так и сказала — повешусь на них. Задушусь… И только тогда всё — убрали с глаз моих в шкаф.

Видик включил автоперемотку, потом клацнул — наполовину высунулась кассета.

— Мощно, — повторил Ганжа посреди неистового молчания. — Да. А когда начнётся жуть?

XIX

Ах, милая, в сю пору нужно прясть

Альманах пишет, что день нынешний неудачен для путешествий, а также для безделья. Что б он понимал в безделии… За окном вечер смешался с ночью до выцветшего чёрного — и Сенка, вся в колких хрусталиках первого льда, переливается лимонными бликами, переменчивая, словно узорник. Но как осколкам ни сложиться — все не к добру.

— Значит, жуть? — уточнил я. — Уверены?

— Очень даже, — откликнулась Гамелина. — Только без перьев, пожалуйста.

Линник при слове «перья» тревожно оглянулась, заметила подушку-думочку в углу кресла, шумно выдохнула и сказала тоненько:

— Может быть, принести сахарку? Или лимончик порезать… тоненько? Я бы могла…

— Со мной пойдёшь, — мрачно сказал я Лидке. — Соберём на тазик…

— Ой, — обречённо отозвалась Лида. — А это не больно?

— Там выяснишь, — ответил я.

— Ты просто выкручиваешь руки мне, — лживо-покорным голосом прошелестела Лида и заработала пронзительный взгляд в спину от Гамелиной.

На кухне хищник лакомился из банки остатками шпрот и жадно чавкал. Ганжа и Карина отправились на воздух, то есть на балкон подышать — в дыму и холоде. Рома рассказывал что-то из жизни прифарцовывающих, Карина понимающе улыбалась и зябко дёргала плечом.

Линник покрутилась по кухне, вышла в центр помещения под абажур и спросила уныло:

— Что надо делать?

— Присаживайся, если хочешь, — мрачно изрёк я и махнул пальцами. Табуретка торжественно выехала из-под стола и весело ткнулась Лидке в колени.

— Зацепка не стратка. — растерянно брякнула Линник. — В смысле, скажи ей — пусть колготки не цепляет. Я мамину заначку вскрыла. Это последние…

— Бери полумиски, — сказал я. — Те, четыре, керамические. И вытри хорошенько. Вытерла? Хорошо, теперь вон там мешки, видишь?

— Да, — ответила заинтересованная Линник. — Засмальцованные…

— От засмальцованной слышу, — сказал я. — Смотри, там в каждом что-то есть…

— А оно не укусит? — быстро поинтересовалась Лида.

— Спроси у табуретки, — посоветовал я.

Линник встала, зыркнула на меня недобро и отправилась в угол, к неизвестностям, прихватив мисочки.

— Я вижу картошку! — донеслось из угла.

— И она видит тебя, — зловеще намекнул я.

Таким же образом пререкаясь, мы, а точнее, Лида Линник, набрала миску фасоли, миску пшена и шиповник вперемешку со сливой — он был в самом маленьком мешке.

Я тем временем нашёл в кладовке вещь невероятно колдовскую — мамин таз для варенья, медный, медово-жёлтый со вмятинами. Отыскался и ковшик-черпачок — найденное, дарёное, не купленное.

— Что теперь? — спросила Лида.

— Будем гасить свет, — ответил я и выключил свет на кухне.

— Обстановочка, — игриво заметила Линник.

— Вот, — сказал я, — тебе ящик, там свечки и миски там же, с добычей, ну, фасоль, пшено…

— Как подставки, — авторитетно заметила Лида. — Догадалась.

— Типа того, — откликнулся я. — А ещё просто подсвечники, такие, керамические. На одну фазу. Неси всё это, а потом возьми Бут и растыкайте в комнате и коридоре огни, которые свечки. А всё электрическое обесточьте, в смысле выдерните из сети.

— Юрик! — проорала Лида в коридор. — Повыдёргуй всё с ризетки! Сейчас огарки запалим, я несу всякие… и даже чёрные тут есть! Аська, посмотри за Юриком!

Из комнаты донёсся визг — туда доехала табуретка.

— Чего вы орёте? — проворчала удаляющаяся Лида, и свет пропал.

На балконе Рома с Кариной умолкли, погасли и сигаретные огоньки… Пришлось открыть к ним дверь.

— Ну, хватит уже здоровье поправлять, — сказал я Ганже, укрывшему Шароян от холода двумя руками сразу. — Идите в тепло. Тут тоже почти что темнота.

— … Друг молодёжи… — отозвался Ганжа.

Карина прошла мимо, не поднимая глаз и искрясь лукавством.

— Практически замёрзла, — сказала она. — Давай глинтвейн сварю? На полутёмную кухню вернулась Лида со свечой в руке.

— Заманалась объяснять, — выпалила она. — Про пробки некоторым. Юрик обесточил всё, теперь Чернега с Аськой трясутся — им типа темно дышать и табуретка гоняет. Гантеля про огонь и ужас первобытный лекцию задвинула. Глинтвейн? — переспросила она. — Я почему-то тоже про него думала, случайно, весь вечер. Его надо на стол поставить, к цветам… Хорошо пойдёт.

— Кастрюля нужна, — деловито заметила Карина, — а потом ещё где-то взять вазу…

— Зачем? — искренне удивилась Линничка. — Вазу? Пить с неё, что ли? Как порося?

— Сама ты, Лидка, порося, — беззлобно ответила Карина. — Худосочное. Этот напиток в вазе подают, в широкой такой…