Читаем Дни яблок полностью

— Ну, я же всё видела… Ты сидел как бревно: скрипел зубами, глаза закатились, руки шкрябали. Еле нож успела выхватить, а картошка вся пропала, кстати, куда-то. Пришлось самой чистить, хорошо хоть закладывают последней. Потом ты хихикал, нет, смеялся, так странно.

— Еще я жутко плачу, — нашел тему я. — Нос опухает, глаза крас…

— Сейчас не об этом, — взяла меня за ворот Гамелина. — Она передается по наследству?

— Красные глаза? Только у кролей.

— Нет, такое, как у тебя.

— Разные глаза? Через поколение, и то не факт.

Я догадался прекратить расспросы действием.

— Ладно, — спустя несколько минут сказала Аня. — Вижу нежелание сотрудничать. Ну, и ладно. Схожу, гляну, как ты там убрал. Пройдусь. Последи за кастрюлей, только вскипит — сделай огонь…

— Меньше, — закончил я, — и крышку сдвину.

— Молодец, — одобрительно хмыкнула Аня. — А где у вас марля?

— Тут, в буфете, в среднем ящике, — ответил я. И Гамелина, с марлей наперевес, пошла выискивать пробелы.

— Что она сказала про клубки? — поинтересовался я у присутствующих пряников.

— На дни поминовения… накануне… — начала Маражина, — есть обычай, о котором говорила… — тут экс-рысь вздохнула, — бывшая с нами. Надо разложить на входе, у дверей и окон, клубки шерсти и…

— Кошка чокнется от счастья, — закончил я.

— Иногда нет, — глубокомысленно заметила Маражина. — С ней никто не говорил о защите угодий, никто не учил битве. Я узнавала.

— Ну, сделай одолжение, подучи мне зверя бить врага, — откликнулся на рысиные поползновения я. — А с клубками идея хорошая… очень…

Раздалось шипение. Борщ рвался на свободу. Чудом я успел сдвинуть крышку и прикрутить газ.

— Вот! — уютным голосом заявила вернувшаяся к нам Гамелина. — Это след.

И она выложила передо мной давешний бубенчик.

— Ты двигала диван? — честно ответил вопросом на вопрос я. — Оно тебе надо?

— Только тряпкой провела за ним, а что? — отрапортовала Аня. — А если бы кто-то другой нашёл? Были бы расспросы всякие, зуд.

— У кошки, — добродушно заметил я, — ко мне расспросов нет, только требования.

— Это какие?

— Принести голубя мира прямо в пасть.

— Так она поджигатель!

— В основном пожиратель, — сознался я и забрал бубенчик.

— Ну, так и я о чём… А! Ожидала худшего, честно говори. Но всё не безнадёжно, пыли нет, и даже на книжках.

— Это всё потому, что я их читаю. Попробуй и ты.

— Но коридор мне не понравился, — продолжила Аня противным тоном.

— Скажи, он тёмный, да?

— Вот смотри, Даник, вернётся мама, дальше Инга, и будут сразу скрипеть под ногами… Там знаешь, что там у входной двери?

— Прах!

— Чей?

— А вот этого лучше не знать.

Гамелина глубоко вздохнула.

— Да, — сказала она раздумчиво. — Я говорила тебе — на балконе полно яблок. Можно сделать к приезду пастилу. Ты как?

— Что, из всех яблок? Упашешься, и хранить негде.

— Да нет. хватит мне штук двадцать. Ну, может, двадцать пять. Так спечь?

— Конечно, — обрадовался я. — Они мне этой пастилой все уши прожужжали. Каждая где-то ела. А как готовить — так ни разу. Столько дел…

— Тогда схожу к себе за формой, а ты последи за свининой — скоро выключать.

И она ушла. После поцелуев. Я вернулся в кухню сторожить плиту. Кошка спала в кресле уютным чёрным клубком. Дракон всхлипывала на подоконнике, пуская дым в мамину гречиху, остальные пряники молчали, скорбной группой. Сова смеялась во сне.

— Если я спрошу у вас, где ключ к загадкам, — поинтересовался я у созданий. — вы ответите мне правдиво?

Во входную дверь кто-то постучал — громко, настойчиво, несколько раз. «Анька форму принесла, — радостно подумал я. — Так и скажет. А я ей: „Школьную?“ А она: „А что?“ А я такой, сразу: „Тут не химчистка!“».

Хихикая вполне себе шутке, я побежал открывать.

— Горгаз, — выдвинулся на меня коротышка, с осветлённой в этот раз площадки. — Перевирка труб. Тяга есть?

— С утра была, — отреагировал я. — А щас не знаю. Ладно, хорошо, проходите, проверим.

— Колонку, — назидательно сообщил мне Горгаз, осмотрев место действия тяги, — надо ставить у кухни, а не так, у ванны. Будем валять стены.

— В другой раз, — приветливо ответил я, — теперь валять не будем.

— Я это всем тут говорю, — грустно заметил он, — на кажном этажи. Такое в ответ, шо мася моя… А я шо, а у меня форма — колонка у кухни. А де тут у вас вход до трубы?

— Вот, как раз на кухне, — заметил я, — пройдемте, будем валять.

— Старая польская, — застенчиво попрощался с нашей колонкой Горгаз и что-то зафиксировал карандашом в тетрадке.

— О! — удивился он уже на кухне.

Невидимые ему пряники соорудили под столом мини-форт яз крышек и бряцали там какой-то железкой. Дракон так и искрила — О* — повторил Горгаз. — Чуете? Дым!

— Листья палят, весь город прояснялся. А у нас не дым, а борщ.

— А со звонком что у вас? — тревожно поинтересовался он. — Я давыв ту кнопку, давыв, аж втопыв, а результата нуль. Зламався?

— Свет выключили.

— Кто?

— Из жэка банда.

— А… — протянул Горгаз, — мы ото тоже циле лито к вам дойти не могли. Теряли направление. Так, шо у вас из трубой? — пошёл на прорыв он. — Дай мне совочек, и я полизу, гляну.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии / Философия
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза