Дни, когда я плакала

– Тогда почему сейчас ты не можешь на меня посмотреть? – он тянется к мой щеке.

Я уклоняюсь от его прикосновения.

– Картер, ты читал мой дневник? – спрашиваю я его, глядя вперед, в лобовое стекло.

Его рука застывает в воздухе. Я вижу это боковым зрением. Тишину нарушает только рокот двигателя и жужжание кондиционера.

– Что?

Я перевожу взгляд на него.

– Ты сказал мне, что прочел лишь первую страницу.

Он опускает руку, пытаясь встретиться со мной взглядом.

– Куинн, это же было так давно.

Я хватаю ртом воздух. Какая-то часть меня всё еще надеялась, что это неправда. И эта часть меня теперь сломлена.

– Сколько ты успел прочитать?

Он переводит взгляд на консоль.

– Всё.

Я проглатываю каждый грамм оставшейся надежды и откидываюсь на спинку кресла.

Он наклоняется вперед.

– Но ничего из того, что я прочитал, не изменило того, что я чувствую к тебе.

– Дело не в этом.

– Если уж на то пошло, после того как я прочел твой дневник, ты стала нравиться мне еще больше.

– Дело не в этом! Ты внаглую вторгся в мое личное пространство!

– И я прошу прощения за это! Я мечтаю вернуть всё назад. Честно! Когда я впервые соврал об этом, мне просто не хотелось заставлять тебя чувствовать себя неловко. А потом кто-то стал тебя шантажировать, и я подумал, что, если скажу тебе, ты решишь, что это делаю я.

– Это не оправдание.

– Я знаю! Я и не пытаюсь оправдаться. Я пытаюсь объяснить. – Его грудь поднимается и опускается. Моя грудь поднимается и опускается в том же ритме. – Пожалуйста, иди сюда, – говорит он.

Я не двигаюсь, хоть и хочу. Я не желаю злиться на него. Я хочу чувствовать его губы. Но нет.

– Можешь просто выйти из машины?

Он обескуражен.

– Я знаю, что совершил ошибку, но ты ведешь себя со мной так, словно я тебе изменил или еще что похуже.

Я раздуваю ноздри.

– Мне кажется, именно это и чувствуешь, когда узнаешь, что тебе изменили. Я влюбилась в свое представление о тебе. Теперь я поняла, что это представление было ошибочным. Всё, что ты когда-либо мне говорил, всё, чем мы вместе занимались, испоганено, потому что ты знал! Всё это время ты всё знал! – Я качаю головой. Правдивость моих собственных слов окутывает туманом мой голос, мою грудь и мои глаза. – Может, ты и не был с другой девушкой, но ты потерял мое доверие. Пожалуйста, выйди из моей машины. – Он тянется ко мне, но я отшатываюсь. – Пожалуйста, уходи!

– Прости, – он отодвигается, открывает дверь машины, со стуком захлопывает ее и уходит по парковке.

Я раздавлена. Ребра сжимают мое сердце. Я хватаю телефон и пишу Ливви: «Ты нужна мне».

Глава 23 Причина, по которой я не могу на тебя смотреть

Оливия вытаскивает меня из машины. Мы пропускаем первый урок. Она ведет меня к двери миссис Хендерсон, потом поворачивается ко мне лицом. Она вытирает слезы у меня на щеках и под глазами. Слава богу, сегодня я не тратила время на макияж.

– Ты выглядишь прекрасно, – говорит она, положив ладони мне на плечи и широко улыбаясь. – Мы убьем Картера чуть позже. Ладно?

Я не хочу его убивать. Я хочу, чтобы хирурги вырезали его из моего сердца.

Она открывает дверь в кабинет и толкает меня внутрь. Миссис Хендерсон переводит взгляд с доски на меня.

– Куинн? – Она хочет знать, почему я опоздала. И где я пропадала два предыдущих учебных дня. И почему я выгляжу так, словно плакала.

Я смотрю себе под ноги и иду к своей парте. Слава богу, она не давит на меня.

– Она вернулась, – говорит Венди, сидящая передо мной. – А я надеялась, что она ушла из школы.

– Ее должны исключить за то, что она сделала с Оливией.

– Ага, бедная Оливия.

Я смотрю на двух девчонок, сплетничающих прямо передо мной. Я уже почти забыла о списке «Как организовать травлю». Я смотрю на их лица, не моргая. Заметив мой взгляд, они тут же прячут глаза. Отворачиваются и замолкают, потому что большинство из этих ребят могут обливать других грязью, только когда знают, что им ничего за этого не будет. Но в моих глазах угроза. Сегодня не тот день, когда можно испытывать мое терпение.

Весь урок я думаю о том, что случилось после того, как Картер прочитал мой дневник.

В тот день он сказал мне, что, кажется, потерял его в автобусе, но это была абсолютная ложь. Он почти наверняка листал его во время первого урока. Может, если бы он сказал мне правду, я не спровоцировала бы шантажистов и они бы не рассказали всем, что меня не приняли в Колумбийский университет.

А еще он убедил меня, что как-то сам догадался, что моя любимая музыка – ритм-н-блюз девяностых, как-то сам догадался, что я терпеть не могу Вонтэ, как-то сам догадался, в каком смысле я использую слово «Орео», но всё это он знал просто потому, что прочитал мой дневник. Его необъяснимое понимание меня теперь вовсе не казалось таким уж необъяснимым.

Я вспоминаю, как он сидел у меня в комнате и предположил, что я бы выкрасила стены в светло-голубой, как заявил, что знал, что это мой любимый цвет, потому что он просто очень наблюдательный. Наблюдательный, мать его!

Что было по-настоящему? Было ли в нем хоть что-нибудь настоящее?