Однако, не только одежда может переходить по наследству таким странным образом. К примеру, игрушки. Едва ли многие сочтут правильным, и с этим вполне согласен и сам ребенок, что в почтенном возрасте 9—10 лет, он – все еще беззастенчивый владелец обруча и Ноева ковчег, что, по сути, довольно бессмысленно, ведь теперь вершина его стремлений – рогатка, пистолет и меч с ножнами. Остальная собственность может спокойно перейти младшим: братику или сестренке, обладателям коротких юбочек или пальтишек. Игрушки все равно останутся в детской, и если вдруг в дождливый день испортится настроение, можно устроиться на полу, как встарь, и вновь обрести почти утраченное счастье, не рискуя при этом прослыть любителем младенческих забав. К тому же, всегда можно притвориться, что развлекал младших.
Потому никто из нас не роптал, когда право собственности перешло сначала к Гарольду, а потом, в свою очередь, к Шарлотте. Игрушки оставались в детской (они всегда там были и не могли никуда исчезнуть) и когда захлопывалась дверь, в нашей маленькой республике на полу не оставалось ни королей, ни королев, ни других правителей. Шарлотта, правда, иногда задирала нос и начинала командовать, как настоящая хозяйка, однако, все понимали, что это лишь светская поза, не более.
Как же мы, такие счастливые и беспечные, не почувствовали приближения тяжелой утраты, ни даже ее тени? Почему Олимпийцам не пришло в голову хотя бы намекнуть о том ударе, который они молчаливо нам готовили? И как вышло, что мы совсем не догадывались, что когда-нибудь наступит день, когда даже Шарлотта будет считаться слишком взрослой, чтобы играть в игрушки? Так называемое образование вбивается в нас линейками и розгами. Каждое новое грамматическое или музыкальное упражнение, новая тема по истории или сложная арифметическая задача сопровождаются болезненной физической прелюдией. Почему же Время – великий педагог, не обрушивает предостерегающие удары на наши пальцы и головы, каждый раз, когда собирается преподать очередной урок?
Во всем был виноват дядя Томас. Это была не первая мина, которую он подложил нам. В бесконечной погоне за модой он посещал то «Общество психических исследований», то «Общество белой розы», потом заинтересовался детской больницей и ежедневно заваливал нас брошюрами с изображениями маленькой сиротки, которая сидит в белой кроватке, окруженная игрушками, подаренными ей добрыми, хорошими, богатыми детьми. Идея эта понравилась Олимпийцам, всегда отличавшимся слащавой чувствительностью, и, однажды, когда Шарлотта, растрепанная и задыхающаяся, вбежала на порог нашего мирного дома, спасаясь от преследования вопящих краснокожих, ее коротко проинформировали, что уроки французского начнутся с понедельника, что отныне она должна прекратить притворяться, что ее преследуют краснокожие, и что, более того, все ее игрушки упакованы в коробку и ждут отправления в Лондон к несчастным больным сироткам, которые теперь будут в них играть и радоваться.
Естественно, только Шарлотте было так важно объявлено о предстоящей передаче собственности. Считалось, что нас это вообще не должно волновать. Гарольд уже дорос до собственного ножа, торжественно врученного ему в день рождения, я же, и все об этом знали, был душой и телом предан хулиганским рогаткам, которые регулярно, каждую неделю, у меня конфисковывались, во имя всеобщего мира, но которыми Эдвард неизменно снабжал меня, так как в его школе соблюдалась славная традиция производства подобных вещиц. Поэтому неожиданная новость никого не должна была поразить, разве только Шарлотту, да и она уже достигла возраста, когда читают поучительные романы мисс Янг29
. Ей следовало теперь интересоваться благочестивыми молитвами и душераздирающими предсмертными сценами.Однако, все мы пережили случившееся, как предательство, были крайне возмущены, угрюмы и почти готовы к мятежу. Хоть раньше мы и изображали презрение к игрушкам, они все же росли вместе с нами, разделяли наши радости и горести, видели наши неудачи, были частью нашего существования. И теперь, вглядываясь в опустевшие полки и отвратительно чистые углы, мы, наконец, оценили их по заслугам.