Дни, полные любви и смерти. Лучшее

– Краг-шестнадцать. Это означает, что я шестнадцатый сын Крага. Шестнадцатый пятерной, конечно. Дох-доктор, у меня боль не во всем теле, а только в одной давно позабытой части.

– Но у сфайрикои нет частей тела. Вы цельные и неделимые. Откуда у вас возьмутся части тела?

– Я про ложноножку. Очень давно, еще в детстве, я выпустил ее и, как обычно, сразу втянул назад. Теперь она плачет, потому что хочет обрести прежнюю форму. Она всегда меня беспокоила, но в последнее время ведет себя невыносимо. Все время стонет, кричит…

– Разве не те же самые ножки используются повторно?

– Нет, не те же. Разве та же самая вода бежит в ручье мимо одного и того же дерева? Нет. Мы выпускаем ножки и втягиваем их обратно. Потом выпускаем снова, и так миллионы раз. И они никогда не те же самые. Они вообще лишены индивидуальности. Но эта кричит, чтобы ей вернули прежнюю форму, и она такая назойливая! Дох-доктор, как это возможно? В ней нет ни одной молекулы из тех, что были в моем детстве, ничего от той ложноножки, которая давным-давно втянулась, ее частицы вошли в состав других ложноножек. А может, и частиц-то тех уже не существует! Эта ножка абсорбирована миллионы раз. Но она кричит! И не дает мне покоя!

– Возможно, ваша проблема носит физический или механический характер. Например, ложноножка втянулась не до конца. Или возникло что-то вроде грыжи, а вы неправильно интерпретируете симптомы. В таком случае вам лучше обратиться к вашему врачу. Насколько я знаю, у сфайрикои такой есть.

– Дох-док, этот древний чудак вряд ли поможет. Наши ложноножки всегда отлично втягиваются. Нас покрывает мерцающая смазка. Она составляет до трети нашей массы. Когда нужно больше, мы вырабатываем дополнительное количество или выпрашиваем у четверных – они делают ее изумительно. Смазка действует как универсальный бальзам, снимает боль от любых ран. Именно из-за нее мы круглые, как шары. Вы тоже должны ее испробовать, дох-док. Но одна маленькая нога во мне, которая давным-давно растворилась, все протестует и протестует. О, этот ее визг! И эти ужасные сны!

– Но сфайрикои не спят и не видят снов.

– Вы правы, дох-док. Но моя старая забытая нога определенно их видит – шумные и путаные.

Теперь сфайрикос не улыбался, а встревоженно перекатывался по кабинету. Как дох-доктор узнал, что сфайрикос встревожен? По игре оттенков на его поверхности: это были цвета тревоги.

– Краг-шестнадцать, я должен изучить ваш случай, – сказал дох-доктор. – Посмотрю, нет ли на него ссылок в справочниках, хотя почти уверен, что нет. Поищу похожие истории болезней. В общем, сделаю что в моих силах. Можете прийти завтра в это же время?

– Я приду, дох-док. – Краг-шестнадцать вздохнул. – Сил моих больше нет терпеть. Исчезнувшая малютка так плачет, так дрожит…

Существо выкатилось – или вытолкало себя – из клиники, выпуская и втягивая ложноножки. Маленькие толкатели вырастали из тягучей поверхности, потом втягивались и полностью в ней растворялись. Упавшая в пруд капля дождя оставляет след более заметный, чем исчезнувшая ложноножка сфайрикоса.

И все же давным-давно, когда Краг-шестнадцать еще был ребенком, одна из его ложноножек исчезла не полностью.

– В очереди несколько шутников, – доложила минуту спустя послушница Мойра П. Т. де Ш. – И вероятно, два-три настоящих пациента. Точнее не скажу.

– Еще один сфайрикос? – Дох-доктор внезапно ощутил беспокойство.

– Конечно нет. Сегодняшний сфайрикос – первый и последний на моей памяти. Интересно, какие у него могут быть болезни, ведь они же не болеют. Нет, остальные в очереди – другие виды. Привычный утренний набор.

Что ж, не считая визита сфайрикоса, в клинике было обычное утро. В очереди чуть больше десятка посетителей, и минимум половина из них – шутники. Как и всегда.

Вошла поджарая пустоголовая сабула неопределенного пола и возраста. По клинике разнеслось… пожалуй, хихиканье? Да, из всех человеческих и нечеловеческих способов изъяснения, будь то посредством звука, цвета, радиолуча или осмерхетора, на ум приходит именно оно. Хихиканье звучало совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, хоть и лежало за порогом осознанного восприятия.

– У меня ужасно болят зубы, – визжала сабула в крайне высоком регистре, и дох-доктору пришлось включить специальный прибор, чтобы услышать ее речь. – Одно мучение! Хочется отрезать себе голову. Дох-доктор, у вас есть отрезатель голов?

– Позвольте взглянуть на ваши зубы. – Дох-доктор едва сдерживал раздражение.

– Один зуб прыгает вверх-вниз шипастой подошвой, – визжала сабула. – Второй колет десны ядовитой иглой. Третий кромсает, как тупая пила. Еще один обжигает, словно жаркое пламя!

– Позвольте взглянуть на ваши зубы! – сурово повторил дох-доктор.

– А другой сверлит дырки и закладывает в них маленькие тротиловые шашки. – Голос сабулы поднялся на тон выше. – Потом подрывает и… О-о-ох! Вот опять!

– Позвольте взглянуть на ваши зубы!!!

– Пи-и-иф! – взвизгнула сабула.

Зубы посыпались на пол – полбушеля зубов, десять тысяч зубов – и разлетелись в разные стороны.

– Пи-и-иф! – еще раз взвизгнула сабула и выбежала из клиники.