Читаем Дни, полные любви и смерти. Лучшее полностью

– Далее идет смена лица, для чего применяется символ «скошенный глаз» в увязке с символом «сам», – продолжил Штайнлезер. – Теперь рассказ от первого лица. «Я владею десятью тысячами корзин кукурузного зерна. У меня есть золото, бобы и девять бизоньих рогов арбузных семян. Мою набедренную повязку носило солнце в своем четвертом путешествии по небу. Лишь три набедренные повязки в мире старше и ценнее моей. Я взываю к тебе голосом громким, как молотоподобный стук цапель…» – здесь нужно пояснить, что отглагольная форма этого звука плохо переводится, и молот сейчас означает не современный ударный молоток, а каменотесный молоточек, – «…и отрыжка буйволов. Моя любовь жилиста, как сплетение змей, и неколебима, как ленивец. Она как оперенная стрела, выпущенная в живот, – такова моя любовь. Почему она безответна?»

– Позволь уточнить один момент, Штайнлезер, – вмешался Терренс. – Какой символ ты перевел как «безответный»?

– Изображение протянутой руки с загнутыми назад пальцами. Далее… «Я взываю к тебе. Не бросайся вниз. Ты веришь, что стоишь на мосту, уходящем в небо, но ты на краю обрыва. Я падаю ниц пред тобой. Я всего лишь собачий помет…»

– Заметьте, это он сказал, не я, – выдала Магдалина, как обычно без какой-либо связи с происходящим.

– Э-э… продолжай, Штайнлезер, – попросил Терренс. – Девушка либо сошла с ума, либо грезит наяву.

– А это все. Конец надписи. Остался последний символ, который я не могу понять. Иероглифическое письмо занимает много места. Больше на камне ничего нет.

– Какой символ?

– Метатель копья, переплетенный с символом времени. Иногда это означает «бросить вперед или далеко». Но что это означает здесь?

– «Продолжение следует», олух, – бросила Магдалина. – Не переживай, будут еще камни.

– А по-моему, красиво, – сказала Этил Бёрдок, – в некотором роде, конечно.

– Что ж тогда ты не оприходуешь его, Этил? В некотором роде, конечно, – спросила Магдалина. – Лично меня не волнует, сколько у него кукурузы. Сыта по горло.

– Оприходовать кого, дорогуша? – удивилась Этил. – Говард умеет переводить надписи на камнях, но кто переведет нашу Магдалину?

– Я, – улыбнулся Терренс. – И не хуже, чем надписи на камнях.

Но он ошибся.


История взяла их в плен. Она была о них и как будто внутри них: блеск змеиной кожи и безмятежность жаб, таинственные пауки в воде, пойманные в ловушку сны, сочащиеся через разбитую глазницу, пустулы на больном кролике, отрыжка буйволов и стрела, пущенная в живот. В воздухе разливался вечерний запах кремня, свежераскопанной земли, тихонько смеющихся ручьев, плесени – и еще особый аромат мускуса, именуемый «великодушие барсука».

Они поговорили об археологии и мифах. Потом пришла ночь, а за ней утро третьего дня.


Выборочные раскопки давали отличный результат. Курган оказался богаче Спиро, хотя разрез только начали разрабатывать. Странный близнец кургана, обломанный эоловый столб, многое подтверждал, но и во многом смущал и многому противоречил. Культурные слои в столбе или как минимум в его обнаженной сердцевине шли как будто в обратном порядке; все остальное выглядело обычно и малоинтересно.

Антерос работал со спокойной угрюмостью, Магдалина сидела наэлектризованная, готовая метать молнии.

– Стеклянные бусы! – гневно воскликнул Терренс Бёрдок. – Ну все, приехали! И кто здесь мистификатор? Я шуток не потерплю! – С утра он ходил раздраженный. Царапины на его лице были глубже, чем появившиеся накануне у Штайнлезера, и он злился на весь белый свет.

– Терренс, бусы находили и прежде, причем многажды, – попытался успокоить его Роберт Дерби.

– Мистификаторов тоже предостаточно! – взорвался Терренс. – На этих бусах только что не отпечатано: «Сделано в Гонконге» – стеклянная дешевка, такие продаются на вес! Какое они имеют отношение к восьмому веку? А ну сознавайтесь: кто это сделал?

– Вряд ли кто-то из нас, – мирно сказала Этил. – Они лежали внутри кургана, на глубине четырех футов. Мы прорубились на склоне сквозь триста лет суглинка, прежде чем наткнулись на них, и следы эрозии безусловно видны и глубже.

– Мы же ученые, – произнес Штайнлезер. – Вот мы сделали такую находку. И не мы одни – раньше находили такие же бусы. Давайте попробуем оценить степень их неправдоподобности.

В полдень они пообедали, отдохнули и оценили неправдоподобность бус. Антерос принес большой кусок окорока. Они ели сэндвичи и запивали пивом вприкуску с маринованными огурчиками.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мир фантастики (Азбука-Аттикус)

Дверь с той стороны (сборник)
Дверь с той стороны (сборник)

Владимир Дмитриевич Михайлов на одном из своих «фантастических» семинаров на Рижском взморье сказал следующие поучительные слова: «прежде чем что-нибудь напечатать, надо хорошенько подумать, не будет ли вам лет через десять стыдно за напечатанное». Неизвестно, как восприняли эту фразу присутствовавшие на семинаре начинающие писатели, но к творчеству самого Михайлова эти слова применимы на сто процентов. Возьмите любую из его книг, откройте, перечитайте, и вы убедитесь, что такую фантастику можно перечитывать в любом возрасте. О чем бы он ни писал — о космосе, о Земле, о прошлом, настоящем и будущем, — герои его книг это мы с вами, со всеми нашими радостями, бедами и тревогами. В его книгах есть и динамика, и острый захватывающий сюжет, и умная фантастическая идея, но главное в них другое. Фантастика Михайлова человечна. В этом ее непреходящая ценность.

Владимир Дмитриевич Михайлов , Владимир Михайлов

Фантастика / Научная Фантастика
Тревожных симптомов нет (сборник)
Тревожных симптомов нет (сборник)

В истории отечественной фантастики немало звездных имен. Но среди них есть несколько, сияющих особенно ярко. Илья Варшавский и Север Гансовский несомненно из их числа. Они оба пришли в фантастику в начале 1960-х, в пору ее расцвета и особого интереса читателей к этому литературному направлению. Мудрость рассказов Ильи Варшавского, мастерство, отточенность, юмор, присущие его литературному голосу, мгновенно покорили читателей и выделили писателя из круга братьев по цеху. Все сказанное о Варшавском в полной мере присуще и фантастике Севера Гансовского, ну разве он чуть пожестче и стиль у него иной. Но писатели и должны быть разными, только за счет творческой индивидуальности, самобытности можно достичь успехов в литературе.Часть книги-перевертыша «Варшавский И., Гансовский С. Тревожных симптомов нет. День гнева».

Илья Иосифович Варшавский

Фантастика / Научная Фантастика

Похожие книги