Дни, полные любви и смерти. Лучшее

– Вообще-то, – произнес Роберт Дерби, – главная загадка и невероятность не в том, что стеклянные бусы столько раз находили там, где их никакой силой быть не могло. Настоящая загадка – она касается всех древних индейских бус, хоть из кости, хоть из камня, хоть из оленьего рога. Их много, миллионы крохотных бусинок с проколотыми отверстиями у́же, чем любой найденный археологами прокалывающий инструмент. Сохранились свидетельства обо всех индейских ремеслах. Доподлинно известно, как совершенствовались их инструменты со временем. Тогда почему не найдено ни одного прокалывающего инструмента для бус? Потому что технологий, позволяющих делать такие крохотные отверстия, тогда попросту не существовало. Как же их делали?

– Бусоплюй, – хихикнула Магдалина.

– Бусоплюй! Вздор! – взорвался Терренс. – Это самая глупая и примитивная из индейских легенд!

– Но она существует, – возразил Роберт, – причем более чем у тридцати племен. Как утверждали карибские индейцы с Кубы, бусы им подарил бусоплюй. То же самое рассказывали Бальбоа индейцы Панамы. Индейцы пуэбло поведали Васкесу де Коронадо аналогичную историю. Бусоплюй был в каждой индейской общине. Истории о бусоплюях есть у племен кри, алабама и коасати – можете посмотреть у Суонтона[91]. Он записал истории со слов своих современников… Более того, когда первые европейские экспедиции предложили индейцам на обмен бисер, один из индейцев, взяв образцы, сказал (и тому есть свидетельство): «Я отнесу их бусоплюю. Он посмотрит на них и сможет выплевывать такие же». Этот бусоплюй потом выплевывал бусы бушелями. Других индейских свидетельств о происхождении бус у нас нет. Все бусы создал бусоплюй.

– Звучит не очень-то правдоподобно, – заметила Этил.

И она была права.

– О господи! Как мог бусоплюй, живший в восьмом веке нашей эры, выплевывать будущий бисер?! Как мог он выплевывать дешевые гонконгские стекляшки нашего времени?! – Терренс страшно разозлился.

– Простите, сэр, очень просто, – ответил Антерос. – Чтобы выплюнуть будущий бисер, он поворачивался лицом на север. Это общеизвестный факт.

Терренс кипел от злости. Он отравил команде весь день, а царапины на его лице стали багрово-фиолетовыми. В ярости он сообщил, что темное навершие на эоловом столбе представляет опасность, этот камень может сорваться в любой момент и кого-нибудь придавить. Антерос возразил: на столбе нет никакого навершия, Терренса подводят глаза и ему лучше полежать в теньке.

И Терренс чуть не лопнул от злости, когда увидел, что Магдалина прячет крупный сланцевый камень, найденный в обнаженной сердцевине эолового столба. Камень был слишком тяжел даже для Магдалины с ее загадочной силой. Она вытянула его из выемки, перекатила к подножию столба и теперь пыталась засыпать каменным ломом.

– Роберт, отметь точку извлечения! – рявкнул Терренс. – Пока она очевидна. Магдалина, прекрати сейчас же! Что бы этот камень ни представлял собой, его надо изучить.

– Это все та же дурацкая галиматья! Ну почему он не может оставить меня в покое? У него много денег, с ним пошла бы любая. К тому же, Терренс, это личное. Вас не касается.

– Магдалина, ты истеричка. Будет лучше, если ты покинешь раскопки.

– Хотела бы я уйти, но это невозможно. Хотела бы полюбить, да не могу. Разве мало того, что я умру?

– Говард, займись изучением камня, – распорядился Терренс. – На нем тоже есть надписи. Если это то, о чем я думаю, это меня пугает. Камень с надписями не может быть настолько древним, чтобы оказаться внутри эолового столба, в любой его части. А он найден ниже вершины. Постарайся разобраться, что на нем.

– Это займет несколько часов. Прежде я не встречал ничего похожего. А ты, Терренс, что ты о нем думаешь?

– А что, по-твоему, я могу думать? Камень гораздо моложе найденного вчера, а уже тот был совершенно невозможен! Первым признаваться в безумии я не собираюсь.

Говард взялся изучать камень с надписями. За два часа до заката ему принесли еще один – серый стеатитовый блок, найденный в более высоком слое. Знаки, покрывающие его, отличались от тех, что были на утреннем куске сланца.

В другом месте дела тоже спорились. Древний рыбный дух возник снова. Серии находок, невозможно идеальные, появлялись из земли чересчур упорядоченно.

– Роберт! – крикнула на закате Магдалина стоящему у подножия холма Роберту Дерби. – На высоком лугу у реки, в четырех сотнях ярдов ниже по течению, сразу за старым ограждением…

– …есть барсучья нора. Это я от тебя, Магдалина, заразился – вижу то, чего нельзя видеть. Если я возьму ружье и прогуляюсь по берегу, барсук высунет голову как раз в тот момент, когда я буду у норы, а я подойду к ней с подветренной стороны. Пуля попадет ему прямо между глаз. Это большой барсук, фунтов на пятьдесят.

– На тридцать, Роберт. Принеси его! Наконец-то ты начал понимать.

– Магдалина, барсучье мясо не очень вкусное. Его обычно не едят.

– Имеет право обреченная на смерть девушка поесть в последний раз то, что пожелает? Ступай, Роберт.