Читаем Дни, полные любви и смерти. Лучшее полностью

– Не соглашусь. Каждая моя фраза обоснованна. Но продолжу… «У меня – двадцать два охотничьих ружья. У меня – лошади. У меня – мексиканское серебро в осьмушках[92]. Я богат. Я дарю все тебе. Я кричу во все горло, как медведь, объевшийся остролодочника, как лягушка-бык в брачный период, как жеребец, вставший на дыбы при виде пумы. Это земля взывает к тебе. Я – земля более шерстистая, чем волки, и более грубая, чем камни. Я – трясина, которая тебя засасывает. Ты не можешь давать, ты не можешь принимать, ты не можешь любить, ты думаешь, что есть что-то еще, что есть небесный мост, по которому можно уйти, не обрушив его. Я – вепрем ощетинившаяся земля, а другой и нет. Утром ты придешь ко мне. Ты придешь свободно и радостно. Или ты придешь против воли и разлетишься вдребезги до последней своей косточки. Обратишься в прах от нашей встречи. Разлетишься вдребезги, как пораженная молнией, ударившей из-под земли. Я – тот красный телок, о котором говорили письмена. Я – гниющая красная земля. Утром или живи, или умри, но помни, что любовь в смерти лучше, чем жизнь без любви».

– Ничего себе! – охнул Роберт Дерби. – И все это ты извлек из детских каракулей?

– В общем, это конец рисунка. Обычно спиральная пиктограмма кайова заканчивается направленной либо внутрь, либо наружу стреловидной чертой. Эта заканчивается стрелкой, направленной наружу, что означает…

– «Продолжение на следующем камне», вот что это означает! – рявкнул Терренс.

– Следующих камней вы не найдете, – сказала Магдалина. – Они спрятаны или вообще еще не тут, но они будут появляться снова и снова. Ну да все равно – продолжение прочтете на камнях завтра утром. А я хочу с этим покончить. Нет, я не знаю, чего хочу!

– Зато я знаю, чего ты хочешь сегодня ночью, Магдалина, – улыбнулся Роберт.

Но он ошибся.

Разговор постепенно сошел на нет, костер погас, и все разбрелись по спальным мешкам.

Опустилась ночь, долгая и непроглядная, а потом пришло утро четвертого дня. Но постойте! На четвертое утро, по науатль-таноанской легенде, наступает конец света. Все жизни, которые мы проживаем, или думаем, что проживаем, – это лишь сны третьей ночи. Набедренная повязка, которую солнце надело для путешествия в четвертый день, не такая ценная, как может показаться. Солнце носило ее всего час. Или того меньше.

И правда, было в этом четвертом утре что-то финальное. Антерос исчез. Магдалина тоже. Столб сильно уменьшился, словно из него выпустили воздух; он съежился и, казалось, шатался. Сквозь густой туман еле пробивалось серо-оранжевое солнце. Все пропитал заключительный символ первого камня. Как будто что-то выходящее из дымохода не поднималось к небу, а опускалось к земле; но то был лишь смрадный утренний туман.

Нет, не туман. Что-то еще опускалось – нет, падало – с эолового столба или со скрытых мглою небес: песок, камни, бесформенные зловонные капли – те части неба, которые никак не назовешь возвышенными; мелкий мутный дождик, похожий на ночной кошмар. Эоловый столб крошился.

– Что за чертовщина, никогда такого не видел, – мрачно проворчал Роберт Дерби. – Думаете, Магдалина ушла с Антеросом? – На его унылом лице алели свежие царапины.

– Кто такая Магдалина? Кто такой Антерос? – поинтересовалась Этил.


Терренс Бёрдок размахивал руками, стоя на вершине кургана.

– Все сюда! – кричал он. – Мы нашли то, что оправдает экспедицию! Это нужно сфотографировать, зарисовать, измерить и засвидетельствовать! Голова из чистого базальта, в натуральную величину! Никогда не видел ничего подобного. Похоже, тут не только голова, но и все тело. Нужно откопать его. Ох, до чего странный вид у этого парня!

Говард Штайнлезер не отозвался. Он сжимал в руках что-то яркое, впившись в него взглядом.

– Что это у тебя, Говард? Что ты делаешь? – спросил Дерби.

– По-моему, это камень с продолжением. Надпись состоит из букв, но они искажены – обрезаны. Я уверен, это английский, и скоро разберусь, чего тут не хватает. Этот текст, кажется…

Со столба сыпались камни и щебень; сверху спускался туман, стирающий память, лишающий рассудка.

– Штайнлезер, да что с тобой? – заботливо спросил Роберт Дерби. – Это у тебя не камень.

– Не камень? А я думал, камень. Что же это?

– Несъедобный апельсин осейджей, плод маклюры. Это не камень, Говард.

И действительно – в руках у Штайнлезера был упругий, деревянистый, покрытый морщинами псевдоапельсин размером с небольшую дыню.

– Роберт, посмотри, эти морщинки немного похожи на буквы.

– Похожи, но только немного. Ты перенапрягся, читая эти камни. Идем наверх, Терренс зовет. Да и опасно стоять здесь.

– Зачем наверх? Смотри, еще один камень…

Это ощетинившаяся вепрем земля с грохотом взметнулась вверх. Это молния ударила из-под земли и настигла жертву. Прогремел взрыв. Темное каменное навершие слетело с маковки столба и рухнуло, врезавшись в землю со страшной силой, и разлетелось в мелкие дребезги. И кое-что еще, что было на этом навершии. И весь столб тоже рухнул.

От встречи девушка обратилась в прах. Разлетелась вдребезги до последней своей косточки. И погибла.

– Кто… кто она? – запинаясь, спросил Штайнлезер.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мир фантастики (Азбука-Аттикус)

Дверь с той стороны (сборник)
Дверь с той стороны (сборник)

Владимир Дмитриевич Михайлов на одном из своих «фантастических» семинаров на Рижском взморье сказал следующие поучительные слова: «прежде чем что-нибудь напечатать, надо хорошенько подумать, не будет ли вам лет через десять стыдно за напечатанное». Неизвестно, как восприняли эту фразу присутствовавшие на семинаре начинающие писатели, но к творчеству самого Михайлова эти слова применимы на сто процентов. Возьмите любую из его книг, откройте, перечитайте, и вы убедитесь, что такую фантастику можно перечитывать в любом возрасте. О чем бы он ни писал — о космосе, о Земле, о прошлом, настоящем и будущем, — герои его книг это мы с вами, со всеми нашими радостями, бедами и тревогами. В его книгах есть и динамика, и острый захватывающий сюжет, и умная фантастическая идея, но главное в них другое. Фантастика Михайлова человечна. В этом ее непреходящая ценность.

Владимир Дмитриевич Михайлов , Владимир Михайлов

Фантастика / Научная Фантастика
Тревожных симптомов нет (сборник)
Тревожных симптомов нет (сборник)

В истории отечественной фантастики немало звездных имен. Но среди них есть несколько, сияющих особенно ярко. Илья Варшавский и Север Гансовский несомненно из их числа. Они оба пришли в фантастику в начале 1960-х, в пору ее расцвета и особого интереса читателей к этому литературному направлению. Мудрость рассказов Ильи Варшавского, мастерство, отточенность, юмор, присущие его литературному голосу, мгновенно покорили читателей и выделили писателя из круга братьев по цеху. Все сказанное о Варшавском в полной мере присуще и фантастике Севера Гансовского, ну разве он чуть пожестче и стиль у него иной. Но писатели и должны быть разными, только за счет творческой индивидуальности, самобытности можно достичь успехов в литературе.Часть книги-перевертыша «Варшавский И., Гансовский С. Тревожных симптомов нет. День гнева».

Илья Иосифович Варшавский

Фантастика / Научная Фантастика

Похожие книги