Дни стужи

– Вот еще что. – Левшов встал перед майором. – Ищи бумаги покойничка. Вовремя ты меня предупредил, что он по Говоруну роет. Но раз вы ни в кабинете, ни в доме купца ничего не нашли, значит, где-то у покойного тайник был. Из-под земли достань.

Сказал – и вернулся за стол. Сел, принялся перебирать бумаги, давая понять, что аудиенция окончена.

Хацкий задумался. Вытащил платок, поднес к губам, но вроде отпустило. Он уже заметил, что чем дальше от Гостя – тем легче ему дышать. Да и в целом тем лучше самочувствие. Вон даже понял наконец, что за окном зима. Да такая, что только открытки писать. Рождественские.

На полковника он смотрел уже задумчиво-оценивающе, окончательно поняв, что Левшов дергается. Мандражирует.

Еще бы, ему есть что терять. В отличие от него, Хацкого, который в комбинацию с самого начала вошел с полным пониманием, что это его единственный шанс стать кем-то, кроме как отставным майором с мерзким характером и больным желудком. И все же интересно, с чего Левшов на таком взводе? Что там, в этих бумагах? Сделки с землей, которые Говорун проворачивал для Собирателей, это понятно. А нет ли там еще чего интересного?

– Бумаги, говорите, – протянул майор, подчеркнуто неторопливо складывая платок. Платок был хорошего тонкого полотна, с едва заметной монограммой «Х» в углу. – Ну допустим. Я как раз это дело веду, все естественно. Вот, предположим, я их нашел. Дальше что?

Левшов подался вперед всем телом:

– Дальше вы их приносите мне. И уже я решаю, что с ними делать. Это приказ.

Вот оно, то самое время, понял Хацкий. Если ломать ситуацию, то сейчас. Он откинулся на спинку кресла и поднял бровь:

– Приказ? А собственно, что именно вы приказываете, господин полковник, и почему?

Сказал – и замолчал, скучающе оглядывая стол полковника.

Левшов глотал воздух. Наливался багровым. Вздымался из-за стола. Сжатая в кулак ладонь уже готовилась грохнуть по столу так, что запрыгает письменный прибор и гора коричневых папок поедет вбок, рассыпаясь.

После таких разносов люди выходили из кабинета Левшова на подгибающихся ногах. И больше их в стенах здания Службы не видели.

Хацкий с любопытством ждал.

Кулак пошел по дуге вниз, багрянец добрался уже до лба, Левшов открыл рот… и что-то неразборчиво прохрипел. Кулак превратился в дряблую ладонь, которая сгребла какую-то бумагу и смяла ее. На бумаге остались темные мокрые пятна.

Полковник оплыл в кресле.

– Что, крепко припекает? – подпустив в голос сочувствия, спросил Хацкий.

Левшов лишь молча кивнул. Расправил скомканную бумажку, что-то прочитал, отправил ее обратно в папку.

Наконец, продышавшись, сказал:

– Не то слово. К тому, что разведка и порубежники этим показательным выступлением на мосту воспользуются, я был готов. Для того все и затевалось. Но еще кто-то в игре. Кто это, я понять не могу. Просто, – полковник поводил рукой в воздухе, – ощущение. Словно смотрит кто в затылок, а оборачиваешься – нет никого.

Хацкий сплел пальцы, указательными тихонько постучал по подбородку. Он всегда так делал, задумавшись. Да, бумагами надо было заниматься в первую очередь. Этого хочет полковник, отлично. Но и ему самому бумаги Загорцева не помешают. Как страховка, если все окончательно пойдет не так.

– Разрешите идти, господин полковник, – он легко поднялся. Вытянулся по стойке «смирно».

– Идите, майор, – Левшов вяло махнул рукой, – и помните, у нас с вами права проиграть нет, – полковник криво усмехнулся. – Если что – нас и в другом мире достанут.

Хацкий сбежал по ступеням, с наслаждением вдыхая сладкий морозный воздух. Хлопнул по спине съежившегося в холодном возке Вахрушева. На мгновение замер, сторожко огляделся. Будто кольнуло что. Вспомнил дергающегося Левшова и выматерился сквозь зубы. Заразная она, эта паранойя, что ли?

– Трегубов где?

Коренастый Вахрушев, дыша на ладони, мотнул головой.

– Вон, в трактир забежал, чаю выпить.

– Дуй за ним. И скажи: если учую, что не чай это был, зубы выбью.

– Есть, вашбродь, – агент неловко выбрался из возка. Но к дверям метнулся шустро.

* * *

– Если и здесь пусто, то завтра идем к майору, пусть сам наставления дает, – глядя на тускло мерцающий в крохотном окошке свет, пробормотал Трегубов.

Похмелиться ему так и не удалось. Вахрушев вытащил его из трактира, как раз когда вахмистр, блаженно прикрыв глаза, собирался влить в себя стопку чистейшей, прозрачной, холодненькой хреновухи. Он втягивал носом острый, отрезвляющий и в то же время расслабляющий аромат, представлял, как пройдет по телу волна жаркой дрожи, отступит стылая хмарь и мир снова сделается праздничным и понятным.

Вахрушев поймал руку напарника у самого рта и тем разрушил его надежды. Перечить Хацкому было себе дороже. А с тех пор как майор стал исчезать в дальнем конце коридора, за дверью, которую посменно охраняли невесть откуда взявшиеся низенькие азиаты, и вовсе опасно. Азиаты в ватных широкополых халатах и островерхих шапках с меховыми ушами казались смешными.

Но только издалека.