ДНК. Твои не родные

И бросилась к ребенку, опустилась на колени, пытаясь разжать ее кулачки, а когда ей это удалось она протянула мне деньги и тихо сказала.

— Сколько стоила эта копилка? Я все верну!

А я не смотрел на нее… я смотрел на кукольное лицо ребёнка…на то, как шевелятся маленькие розовые губы и… я читаю по слогам: «не-на-ви-жу»…

Это был какой-то животный страх увидеть их рядом. Словно это могло как-то мне ужасно навредить, точнее не мне, а Маше. А еще меня затопил жгучий стыд, за то, что Маша что-то взяла у НЕГО, который породил еще один виток стыда за то, что мне стыдно за мою дочь. Именно так повторяющимся словом и повторяющейся сильной эмоцией. Я насильно разгибала ее маленькие пальчики и почувствовала, как вся кровь отхлынула от лица, когда увидела в ее ладошках деньги. Кровь мгновенно прилила обратно с такой силой, что щеки зарделись, словно мне надавали пощечин и это я украла деньги у Шумакова. И эти его слова…что Маша воровка. Мне хотелось одновременно вцепиться ему в глаза и выдрать их и в то же время я впервые сильно разозлилась на дочь за то, что она посмела это сделать. Я смотрела то на нее, то на него и меня саму начало трясти от избытка эмоций…А ведь у него на лице не дрогнул ни один мускул. Ничто его не тронуло. И это острое болезненное понимание, а ведь ничего не изменилось он считает Машу чужим ребенком, а меня мразью, которая ему изменяла. И за все эти годы у него не возникло ни одного сомнения в своей правоте.

Я снова посмотрела на Машу…и вздрогнула от того взгляда что она устремила на Егора — взгляд полный ненависти той самой с которой она говорила мне о нем еще дома. И…меня это совершенно не обрадовало. Наверное, подсознательно я все же хотела, чтоб Маша заставила его увидеть какой она прекрасный ребенок. Чуткая, нежная и отзывчивая малышка, а вместо этого на нас обоих смотрела разъяренная фурия с комично враждебным выражением лица. Утрированно враждебным. И мне все еще до боли стыдно за то, что она сделала, а этот ублюдок глядит на нас сверху-вниз засунув руки в карманы и сведя красиво черченные брови на переносице. Рассматривает как двух жалких насекомых. Когда-то я не верила, что на меня он может смотреть так же, как на других. Я ведь для него другая… я ведь была его Нюткой. Со мной все иначе.

— Вернешь. Обязательно. — и руки с карманов вытянул сложил на груди, продолжая смотреть на Машу. — когда обнаружилось?

— Тебе какая разница. Это не твое дело! — это праздное любопытство раздражало до дрожи.

— Конечно не мое. Но, так как вы обе проведете здесь не мало времени — это все же станет и моим делом.

У меня внутри все похолодело от его слов.

— Что значит не мало времени? Ты это серьезно? Ты опустишься до такой низости, что станешь держать нас взаперти в этом доме? Ты что конченый псих держать в плену малышку?

Склонил голову на бок.

— Ты специально меня провоцируешь при ребенке. Проверяешь степень моего скотства? Я тебя разочарую — при ней не ударю. Я может и мудак, но маленьких детей я не обижаю. Даже чужих.

Как же мы докатились до этого с тобой? Как? У меня в голове не укладывается…Ведь у нас была не просто любовь мы были двумя одержимыми друг другом идиотами… или это я была, а он…он игрался.

— Тогда что тебе нужно?

— Ты до оскомины предсказуемая с этим вопросом. Может удивишь меня и скажешь что-то другое?

— Например, что?

— Например, что ты рада меня видеть и счастлива оказать в моем роскошном доме с прекрасными условиями пребывания для вас обеих. Заметь, я даже побеспокоился о детской комнате.

Мне захотелось истерически расхохотаться, но я этого не сделала ради Маши. Она и так ничего не понимала, хоть и старалась следить за нами. Но в ее возрасте какой бы одаренной она не была читать по губам сразу обоих было невозможно.

— Я бы предпочла жить на улице в картонной коробке и просить милостыню.

Улыбка мгновенно пропала с его лица, и я испытала чувство настоящего триумфа.

— Ты знаешь я настолько ужасен и отвратителен, что не позволю тебе жить в коробке на улице и просить милостыню…но ты можешь торговать собой. Например, продаваться мне за крышу над головой и еду…Или за опытных нянек для твоей дочери.

Каждым словом, как лезвием по венам, но больнее всего слышать «для твоей дочери». Намного больнее, чем оскорбления и гнусные предложения.

— А что такое? Твоя семейная жизнь настолько не удалась?

Прищурился. Явно не ожидал. Да, Егор, я изменилась. Меня жизнь заставила стать другой. Я больше не та дурочка, из которой можно было веревки вить и убедить сделать что угодно. Ты меня заставил измениться и повзрослеть…а после смерти мамы я сама внутренне превратилась в старуху.

— Удалась. Еще как удалась. Всегда выходит прекрасно ладить с кем-то своего уровня, предназначенного для тебя изначально. Иногда набиваешь много шишек прежде чем находишь ту самую единственную.

Ударил так больно, что мне невольно захотелось прижать руку к сердцу, чтобы убедиться, что оно по-прежнему бьется. Намекнул на то что я была не его круга, не такая, не единственная, не его.

— Ну судя по тому как ты ловко находишь себе замены, она явно не единственная.