До самой смерти

Ведет программу Эдриэнн – она опытная и приятная, вела дневные передачи на главных каналах, потом по неизвестным причинам попала в немилость. Ходили слухи об употреблении наркотиков и неслужебных отношениях с сотрудником канала «Ай-Ти-Ви», точных причин никто не знает. Эдриэнн какое-то время посидела без работы, затем ее агент намекнул, что она согласна сниматься и на кабельном телевидении, и в корпоративных видеопроектах, и вообще где предложат. Для «Откровенного разговора» она просто находка. Сам концепт противен ей так же, как и мне, но тоже нужны деньги, поэтому Эдриэнн неприязни не показывает. Особенно перед включенной камерой.

Ведущая радушно улыбается гостям – те и не подозревают, что у нее в ухе гарнитура, и Стелла за перегородкой нажимает на кнопку и диктует в микрофон ход беседы.

– Начни со счастливого воссоединения Луизы с Шейлой. Затем травля. Потом хорошенько развей тему с Дэвидом. Пусть они его по очереди пропесочат!

У Стеллы дурацкая привычка наклоняться к микрофону, Эдриэнн убавляет громкость на аппаратике, прикрепленном на поясе сзади.

– Ну, готовы? – торопит Стелла.

– Камеры на площадке готовы? – спрашивает Энди и отдает последние распоряжения четырем операторам.

Ассистент начинает обратный отсчет:

Десять. Девять. Восемь.

Я пристально смотрю на красные лампочки мониторов, пытаюсь сосредоточиться на работе, не представлять себе лицо Кэрол, ее больные глаза.

Семь. Шесть. Пять.

Три свечи. Картина Уистлера.

Четыре. Три. Два. Один.

* * *

Я шире раскрываю глаза, чтобы сосредоточиться на настоящем моменте, не отвожу взгляда от мониторов – тщетно. Мысленные перемещения во времени я теперь не контролирую. Сцены из прошлого вторгаются в реальность.

Глаза режет от напряжения, я зажмуриваюсь и снова оказываюсь в школе. Замкнутое пространство – меньше аппаратной. Исповедальня в школьной часовне – деревянная кабинка, где пахнет мастикой и воском горящих свечей.

Каждую неделю перед службой нам полагалось исповедоваться. Поначалу процесс меня забавлял, я выдумывала себе грехи. Потом, на четвертом году, наша жизнь перевернулась. Сижу в кабинке и гадаю – а правда ли есть Бог и правда ли он все видел? И соблюдают ли священники тайну исповеди?

– Грех ли это – нарушить клятву, святой отец? – шепчу я, шаря по карманам формы в поисках носового платка, а сама думаю: «Только бы он не узнал мой голос!»

– Зависит от ситуации. Клятва подразумевает доверие. Предавать доверие нехорошо. Однако не все клятвы ведут к добру. Расскажешь мне, в чем именно ты поклялась?

– Нет! – Сердце бешено колотится. – А Бог?.. Он правда все прощает? Все-все? Если ты очень-очень сожалеешь…

– Конечно. Но нужно раскаяться.

В уголке исповедальни поблескивает в полоске света паук; я вспоминаю капли дождя на травинках и вдруг понимаю – исповедоваться бессмысленно. Смотрю на решетку, отделяющую меня от священника, молча открываю дверь кабинки и ухожу.

* * *

– Бет, ты слышишь? Бет! – Окрик Стеллы возвращает меня в студию.

– Да, конечно! – вру я, холодея – неизвестно, что я пропустила и о чем они говорят.

Почему я не осталась дома?

– Извините, сейчас…

Судорожно перерываю заметки, откашливаюсь, режиссер тем временем ставит рекламу.

– Эдриэнн, заставка пошла!

Посади вместе шесть человек, один всегда будет доминировать – будь то гости на званом обеде, герои телевизионной передачи или случайные попутчики в поезде.

Пяти минут не прошло, а уже понятно – словесный понос Луизы не остановить. Она во всех смыслах затмевает остальных. Начиная с ярко-оранжевой блузки и заканчивая ярой решимостью не дать никому слова вставить.

– Когда человек свой, это сразу понятно! – заявляет Луиза, всем телом подавшись к Эдриэнн – та, напротив, слегка отворачивается к остальным в надежде оживить дискуссию. – Это чистая химия! Сродни влюбленности!

– Химия? – поднимает брови ведущая.

– Ради всего святого, пусть Шейла что-нибудь скажет! – вопит Стелла в микрофон – у бедной Эдриэнн даже глаз дергается. В аппаратной душно, я ерзаю на стуле и глотаю воду из чашки. Вода запрещена рядом с микшерами и прочим оборудованием, однако мне все равно.

– Третья камера! – командует Энди, отводя внимание зрителя от оранжевой блузки.

– А почему вы перестали общаться тогда – много лет назад? – спрашивает Эдриэнн у Шейлы.

– Грустная история… – тихо и застенчиво начинает та.

Третья камера, дай крупный план! Только медленно!

Я таращу глаза, гипнотизирую Шейлу – «продолжай!», однако напрасно.

– Из-за детей! – выкрикивает Луиза.

Как будто участвует в викторине и первой нажала на кнопку.

Черт! Обратно на четвертую! Кто-нибудь, заткните ее!

– Я забеременела первенцем без проблем, а у Шейлы не ладилось – да, дорогая? Эндометриоз[7]. Они все попробовали. Все позиции перебрали.