До самой смерти

Хороший старик, бывший военный, показывал Мэтью медали. Жил он за углом от участка, Мэтью забежал к нему на секунду, даже от чая отказался. Старик был в порядке. Хулиганы не показывались. Вот и славно.

Это случилось, когда Мэтью шел мимо магазина.

Сначала через автоматические двери выскочил малец, за ним – хозяин, который размахивал руками и кричал: «Я вызову полицию!»

– Остановите его! Он меня обокрал!

Мэтью был в форме, и хозяин ожидал от него решительных действий.

– Этот мальчишка… Он украл у меня!..

Мэтью погнался за вором. Завернули за угол, миновали целый квартал. Мальчишка был шустрый.

Мэтью собирался скрыться с глаз хозяина и ограничиться разъяснительной беседой. Предупредить. На вид грабителю было лет одиннадцать-двенадцать, а Мэтью придерживался мнения (хоть и старался это не афишировать), что не всякое дело стоит доводить до суда – надо смотреть по ситуации. Владельцы магазинов, разумеется, всегда требуют немедленной расправы.

У Мэтью не было шанса посмотреть по ситуации, решение приняли за него.

Улица заканчивалась тупиком, клочок травы, забор, а за ним – железнодорожные пути. К ужасу Мэтью, мальчик стал карабкаться через забор.

– Нет, стой! Нельзя на рельсы!

Мэтью застыл, в надежде, что и мальчик тоже остановится. Но тот даже не оглянулся – проворно перелез изгородь и спрыгнул по другую сторону.

– Стой! Остановись немедленно!

Мэтью добежал до изгороди, взялся за сетку руками, а дальше – как в замедленной съемке.

– Нельзя на рельсы! Там провод! Током дернет!

Мальчишка бежал дальше.

– Нельзя! Там ток! Убьет!

Этот момент Мэтью часто видит во сне. Тело мальчишки дергается. Потом струится дым. Сначала из-за ворота толстовки, потом из рукавов, потом снизу. Когда Мэтью поравнялся с ним, было уже поздно. Запах…

Невозможно. Невозможно забыть.

Мэтью достал телефон, сообщил о происшествии, вызвал «Скорую помощь», позвонил дорожной полиции, чтобы обесточили пути и остановили поезда.

Сделал все согласно инструкции, оставалось сидеть и ждать. Однако Мэтью нарушил правила. Он должен был хотя бы попытаться…

Недалеко от путей нашел толстую ветку. Недавно шел дождь, ветка наверняка еще сырая, и это небезопасно, но какая, к черту, разница. Мэтью схватил ветку и попытался столкнуть мальчика – его щуплое тело – с рельса.

И тоже получил разряд. Блеснула искра, правую руку обожгло. Черт! Не получилось! Ничего не выйдет.

Дальше он просто держал телефон у уха и ждал. Бог знает сколько…

Ждал, и ждал, и ждал.

Рядом с мальчиком на путях валялись две пачки сигарет. И Мэтью потрясло осознание – все из-за двух вонючих пачек!

Глава 42

Бет, настоящее

Возвращаюсь домой. Теперь моя очередь признаваться. Невероятно трудно раскрыть тайну, которую хранишь много лет. Я словно носила за пазухой черный комок, а теперь вытащила его наружу и стала разматывать.

По мере того как раскручивается черная нить, я не чувствую облегчения, мне страшно – вдруг она с каждым новым витком, с каждым тиканьем часов опутывает липкой паутиной близких сердцу людей? И жизнь наша навсегда изменится, ведь эту черную лохматую пряжу не спрячешь обратно. Смотрю в лицо Адама и больше всего на свете боюсь, что он меня разлюбит. Когда узнает, кто я. Что мы сделали.

– Вы зарыли младенца?

– Да, Адам.

Мы сидим на веранде, за его спиной колышутся на ветру колоски пампасной травы. Туда-сюда. Туда-сюда. Лицо Адама меняется, мне невыносимо видеть ужас в его глазах. Интересно, посетила ли его та же мысль, что мучила меня во время вечерних новостей? Из-за чего я вовсе бросила смотреть новости. В парке были обнаружены останки.

Адам спрашивает, внезапно потупившись:

– Четырнадцать? Вам было четырнадцать лет? – И поднимает блестящие от слез глаза.

При мне он плакал лишь дважды – от счастья, когда родились Сэм, а потом Гарри.

– Бет, какой кошмар! – почти шепчет он. – Бедная, как же ты?.. Столько лет молчала.

Тут я тоже начинаю плакать, а Адам молча меня обнимает. Я плачу и причитаю – как сожалею о произошедшем, как каждой клеточкой тела мечтаю вернуться в прошлое и поступить по-другому, как мне тошно вываливать на него этот кошмар, особенно сейчас, когда он не до конца здоров. Адам успокаивает, гладит по волосам. Дает выплакаться.

Я думаю о признании Мэтью. О газетной статье. Мне стыдно, что я не смогла его поддержать. Я, конечно, попыталась проявить сочувствие. Признала, что ошибочно его обвинила. Однако теперь мне неизмеримо грустно… Грустно за Салли – как жаль, что Мэтью не поедет к ней сию же секунду, чтобы они с Салли поддерживали друг друга, как мы с Адамом.

Да, Адам в отличие от меня умеет утешить.

Он крепко меня обнимает. Целует в макушку. Терпеливо выслушивает. Все, что накопилось за долгие годы, изливается бурным потоком – боль, чувство вины. Я не в состоянии остановиться. Почему я не вызвала «Скорую»? Почему не позвонила маме? Зачем, зачем поклялась молчать?

– Бет, ты была ребенком. Вы все были еще маленькие. Вы растерялись.