До сих пор

Я был серьезным актером. Я знал, что я, должно быть, серьезный актер, потому что совсем не извлекаю из этого денег. Те дни очень хорошо подготовили меня к более поздней карьере, когда я, уже будучи широко известным телевизионным актером, не буду получать за это денег. Я всё еще мечтал о днях, когда буду зарабатывать сто долларов в неделю, но это, казалось мне, будет совсем не скоро. По крайней мере, раз в день, а иногда и чаще, я тратил двадцать семь центов на тарелку фруктового салата в закусочной «У Крисга». Я жил на фруктовом салате и уже возненавидел его. Моей единственной роскошью был сорокадолларовый автомобиль. Именно столько я заплатил за него, но он больше и не стоил. Дверь водителя заклинило и, чтобы зайти в него или выйти, нужно было лезть через стекло. Он расходовал столько масла, что каждые сорок или пятьдесят миль мне приходилось останавливаться на заправках и заливать использованное масло в картер. В те дни можно было купить масло, слитое с других машин, совсем дешево, что и было моей ценой. Как правило, я заливал масло каждый день.

Когда то лето кончилось, миссис Спрингфорд рекомендовала меня Канадскому Национальному Репертуарному Театру в Оттаве — в качестве помощника управляющего. И снова моя уникальная способность терять билеты и путать брони — хотя иногда я путал билеты и терял брони — привела к тому, что меня зачислили в актеры с зарплатой в тридцать один доллар в неделю!

На второй год в Оттаве со мной связалась некая женщина и очень серьезно сообщила, что формируется компания для постановки шекспировских произведений в Стратфорде, и пригласила меня в нее. Я подумал, что она издевается. Бросить постоянную работу, за которую платят тридцать один доллар в неделю, ради того, чтобы поехать в какой-то маленький город и стать членом какой-то шекспировской труппы, о которой я никогда и не слышал? Они что там себе думали, что я актер?

— Спасибо, — ответил я, — но у меня есть постоянная работа и я не собираюсь ее бросать.

Стратфордский Шекспировский Фестиваль таки открылся и в течение нескольких месяцев стал знаменит по всей Канаде и даже в мире.

Но у меня была своя работа. Летом я работал в Mountain Playhouse, а зимой — в Canadian Rep (Канадский Национальный Репертуарный Театр). Каждую неделю мы ставили новую пьесу, репетируя и давая спектакли каждый день. Почти все они были исключительно бродвейские ни-секунды-без-смеха комедии. Это не просто смех, это смех сквозь смех. Когда ты играешь в комедии, то тишина оглушительна. Ты не просто слышишь ее — она режет слух. О нет, что я сделал неправильно? Прошлой ночью они над этим смеялись, но что сегодня я сделал не так? Когда ты на сцене и не слышишь смех, в уме каждого исполнителя что-то щёлкает; ты тут же корректируешь и пытаешься подстроиться.

Я играл в тех комедиях почти три года. И думал, что уже поимел опыт самых худших ситуаций на сцене, пока много лет спустя мне не пришла та великая идея. Это случилось уже после того, как Джеймс Ти Кирк стал знаменит. Это была одна из легендарных плохих идей, что кажутся такими хорошими вначале и только спустя время заставляют вас подвергнуть сомнению само существование жизни. Меня попросили выступить в Comedy Club в Лос-Анджелесе, и я ответил: «У меня есть прекрасная идея. Я намереваюсь там быть Шатнером, думающим, что он капитан Кирк, а капитан Кирк думает, что он смешной».

Владелец клуба серьезно посмотрел на меня: «Билл, это не смешно», — сказал он.

Ну, на самом-то деле! Кто знает, что такое смешно? Актер, несколько лет проигравший в смешных комедиях в Канаде, или владелец комедийного клуба, где каждый вечер выступают только стоячие исполнители? Я сказал: «Позвольте мне вам объяснить. Это будет очень смешно, потому что они получат вот что: я — капитан Кирк, который думает, что он смешной, но он не смешной — и поэтому он будет смешным».

Я помню его странный взгляд. Мне тогда стало ясно, что он не понимает сущность комедии. Я рассказал зрителям все обычные шутки радиационного пояса Ван-Аллена — можете их себе вообразить: «Эй, нечто забавное случилось со мной по пути к Зетару», «Возьми мой клингон, пожалуйста», «Ромуланец прошел в транспортаторную с курицей на голове…».

Публика смеялась, как полный зал вулканцев. О боже, это было ужасно. Проблема, как я понял, была в том, что зрители не схватывали замысловатую изощренность моего номера. Вместо того чтобы понять, что я изображаю капитана Кирка, который думает, что он смешной, в то время как он не смешной и поэтому это смешно, они посмотрели мою игру и решили: «Ну и ну! Шатнер просто ужасен».