Читаем До сих пор полностью

Через несколько недель после прибытия в Стратфорд мне досталась крохотная роль в «Генрихе V», с Кристофером Пламмером в главной роли. Крис Пламмер и я примерно одного возраста, но вместо того, чтобы пойти в университет, он начал работать в театре и стал ведущим молодым актером в Канаде. Он был частью очень маленького сообщества успешных актеров Монреаля, очень большой частью в этом сообществе. Он рано получил опыт, и я завидовал ему. В Стратфорде он играл все главные роли молодых людей. В «Генрихе V» у меня была роль герцога Глостерского, которая позволила мне быть на сцене около пяти минут, а также дублировать Криса Пламмера.

Король Генрих V — это одна из самых длинных ролей, написанных Шекспиром, поэтому, когда мы не репетировали, я учил слова роли. Всякий раз, когда у меня было несколько свободных минут, будь то ночью или в ванной, я зубрил его речи. Поскольку мы запустили пьесу после всего лишь нескольких недель репетиций, у нас не было времени для прогона спектакля с дублером. Пока шел спектакль, дублеры отслеживали роли, которые мы предположительно готовились сыграть, но ни один из нас не верил в возможность того, что однажды мы заменим заболевшего актера. Труппа состояла из молодых, здоровых, румяных, кушающих говядину и жующих яблоки канадских актеров; никто никогда не болел. В основном, правило было таково: если ты дышишь чаще двух раз в минуту, то ты всё еще жив и должен работать.

Пьесу встретили прекрасными отзывами. The New York Times назвала ее «великолепной работой… сильной и полной воодушевления». Крис Пламмер получил восторженные отзывы, шоу было распродано на весь сезон вперед. Это было, безусловно, самой успешной работой, которую мне когда-либо доводилось делать. Я был членом престижной компании, работая с самыми уважаемыми актерами Канады. И, черт возьми, она действительно была сильной и полной воодушевления! Понедельники были моими единственными свободными днями, и однажды в понедельник утром мне позвонили из офиса. У Криса Пламмера сильные боли из-за камней в почках; смогу ли я выйти сегодня вечером?

Смогу ли я выйти сегодня вечером? Смогу ли я выйти сегодня вечером? Заменить Пламмера в одной из величайших ролей, когда-либо написанных для сцены? Безусловно! Без сомнения! Конечно!

Совершенно очевидно, я был безумен. Я даже и вслух-то не произнес тех строчек, а только бормотал их при сливе воды в туалете. У меня не было ни единой репетиции роли, так что я даже не знал всей постановки. К тому же я никогда не видел некоторых из актеров. Любой актер в здравом уме сказал бы: «Сэр, да как вы смеете просить меня выйти и рисковать репутацией?» или что-нибудь такое.

А они бы ответили: конечно, не можем. Это невозможно. Мы отменим спектакль, и возвратим деньги, и…

Возвратить деньги? Вот где камень преткновения! В офисе попытались назначить время для внеплановой репетиции, но найти актеров в выходной день оказалось даже более трудным, чем получить чек на причитающуюся долю прибыли от киностудии. Примерно в пять часов кто-то предложил, чтобы я примерил одежду. К счастью, Крис и я были приблизительно одного размера, и костюм мне прекрасно подошел.

Забавно, но невозможность того, что я собирался сделать, еще не поразила меня. Я был совершенно спокоен и уверен. Мне и в голову не приходило, что я рисковал своей карьерой — не то чтобы у меня она фактически была, конечно, — но если бы это обернулось фиаско, я оказался бы единственным, кто был в ответе за это. Вот он — огромный потенциал катастрофы, что так вдохновляет комедийных авторов.

Там даже не было Тайрона Гатри. За пару секунд до выхода Майкл Лэнгхэм, режиссер, спросил меня: «Ты в порядке?»

«Конечно, я в порядке», — ответил я, полагая, что знаю пьесу. В жизни театрального актера бывают лишь несколько моментов, столь драматических, как этот. Это актерское клише: я был неподготовленным дублером, выходящим на сцену как неизвестно кто и возвращающимся обратно в качестве, вероятно, еще более неизвестно кого. Не знаю, почему я не нервничал. Разумеется, любой нормальный человек должен был быть близок к панике. Но вместо этого я был в восторге.

Стратфорд имел большую авансцену, выдвинутую в зрительный зал, так что получалось, что зрители окружали ее с трех сторон. Никаких кулис. Вход и выход — позади сцены. Поэтому когда ты выходишь на сцену, ты почти что оказываешься среди зрителей. Если ты забываешь строчки, никто тебе не подскажет — если только кто-нибудь из зрительного зала.

В зале было двадцать пять сотен людей, включая критиков, которые раньше уже смотрели эту пьесу. Очевидно, они узнали, что сегодня будет играть неизвестный дублер, и не захотели пропустить то, что обещало стать незабываемым событием. Наконец свет потух и я вышел на сцену, чтобы начать самое важное представление своей жизни. Что бы ни случилось в следующие несколько часов — если я когда-нибудь окончу свои дни в реке Оттаве, — у меня будет эта ночь.

Я обвел взглядом театр и…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное