Читаем До сих пор полностью

Это была самая худшая комедийная ночь в моей жизни. Но я начал готовиться к этому еще в Оттаве. Предложение отца — «здесь всегда будет для тебя место» — резонировало у меня в мозгу. Наверное, нечестно будет сказать, что я был голодающим актером; я не зарабатывал столько денег, чтобы просто слегка недоедать. Отец дал мне несколько тысяч долларов, сказав: «Я не могу дать больше». Этого было достаточно, чтобы помочь мне выжить, но не достаточно, чтобы нормально жить. Я знал, что он, должно быть, разрывался между желанием помочь мне или дать прочувствовать все трудности выбранной мною жизни.

После третьего года в Canadian Rep мне снова предложили присоединиться к Стратфордскому Фестивалю — играть роли молодых парней. На этот раз я принял предложение. Стратфордский Фестиваль начался так: некий канадец по имени Том Паттерсон, живший в маленьком городе Стратфорде, Онтарио, замыслил нечто необычное — он собрался создать в Стратфорде театр, набрав канадских актеров, и поставить в нем все классические пьесы. Поэтому он поехал в Англию и сумел-таки убедить сэра Тайрона Гатри, тогда считавшегося одним из величайших театральных режиссеров мира, что тот должен поехать в Стратфорд и возглавить театр.

Так и случилось. Гатри привез с собой в Стратфорд несколько ведущих дизайнеров и актеров Англии. Алек Гиннес сыграл главную роль в первой постановке — и Стратфордский Фестиваль почти тут же заработал репутацию великолепнейшего классического театра в Северной Америке.

Я собрал все свои пожитки — и это не преувеличение — в багажник подержанного «Моррис Минора», купленного мне отцом, и двинулся навстречу ярким огням Торонто. «Моррис Минор» был чем-то средним между очень маленькой машинкой и ничем. По пути в Торонто при сильном ливне я переезжал мост; и как только я его проехал, появился шестнадцатиосный грузовик. Вода, извергшаяся из-под его передних колес, понесла меня в обратном направлении. Сила грузовика и воды чуть было не вынесла меня с моста в то, что, судя по всему, должно было быть рекой Оттавой. И я тогда еще подумал, что, если бы эта машинка упала в реку, от меня бы точно ничего не осталось. Никаких следов моего присутствия на этой земле, кроме горя моих отца и матери. В сущности, у меня не было друзей, кому бы я был небезразличен, ни подружек, с которыми мог бы завязать какие-либо отношения, и никаких достижений. Это была ужасающая мысль, показавшая в итоге, как немного я оставил после себя в Монреале. Она напомнила мне строчку из Макбета: «Повесть, которую пересказал дурак: в ней много слов и страсти, нет лишь смысла» (перевод Ю. Корнеева).

В Стратфорде мы представляли три пьесы в сезон, с мая по сентябрь. Мы репетировали первую пьесу и, пока она шла, начинали репетировать вторую. Те же самые актеры работали во всех трех пьесах. Я был одним из полдюжины молодых актеров труппы, и мы соперничали друг с другом за роли. Главным образом, мы были актерами второго плана, обычно мы были хором. Получение нескольких строчек считалось достижением. Мы все жили под страхом Бога, принявшего в Стратфорде человеческое обличье в лице Тайрона Гатри. Гатри был легендой в Англии. Все великие актеры либо поклонялись, либо, по меньшей мере, уважали его. Когда он приехал в Канаду, люди, серьезно относящиеся к театру, чувствовали, что горизонт двинулся в нашу сторону. Мы трепетали при виде его, этого великого человека, снизошедшего до нас, чтоб укутать нас своей мудростью.

Гатри был шести футов шести дюймов, с огромным животом и ястребиным носом. Сам театр был немного больше, чем большая ниша в земле, покрытая огромным шатром. Мы стояли на сценическом пандусе внизу этой ямы, когда открывался откидной полог шатра и к нам врывался солнечный свет; и в этом ослепительном сиянии появлялся Тайрон Гатри. Вот это настоящий выход! И он стоял там и объявлял своё решение: «А ты будешь играть роль…»

Это было как гипноз: «Да, я буду играть роль…».

Тайрон Гатри был не столько учителем — он не давал кучу инструкций; прочитать строчку и интерпретировать ее значение ты должен был самостоятельно. Но он был мастером в стратегии, в продюсировании экстраординарного театра и создании незабываемых представлений на сцене. Я помню, как однажды он положил руку мне на плечо и серьезно сказал: «Билл, расскажи мне о Методе игры». Я? Должен разъяснять Метод игры сэру Тайрону Гатри? Я начал рассказывать то немногое, что читал о нем: как актер может превращаться в персонажа и чувствовать, как эмоции прорываются сквозь…

После того как я закончил объяснять всё, что знал, он спросил: «Почему они не думают о прекрасном закате?»

Я понял, что это был не столько вопрос, сколько предложение. Он напомнил мне, что в прекрасном закате есть намного больше замысла, чем просто в попытке воззвать к каким-либо эмоциям. И что актер не должен быть так сильно зациклен на совершенстве техники, чтобы забыть о лиризме и красоте всего, что происходит вокруг.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное