Читаем До сих пор полностью

Я всё ещё думал о себе как о маленьком еврейском мальчике из Монреаля, Билли Шатнере, который только пытается постичь всё это, — но я уже был на пути к Бродвею, Нью-Йорку, мекке серьезных актеров.

Это будет моё второе пребывание в Нью-Йорке, и на этот раз я ехал туда театральным путем. Мой первый путь был совершенно другим — я догрёб до Нью-Йорка на индейском каноэ.

<p>Глава 2</p>

Как пилотирование параплана вниз по реке Огайо на самую большую в мире битву по пейнтболу, или как охота с луком на бурого медведя на Аляске, или как пение «Rocket Man» на национальном ТВ — это была одна из тех величайших идей, которые попадают в категорию кажется-это-отличная-идея-на-данный-момент. В конце лета, в течение которого я работал вожатым в лагере B’nai B’rith, глава лагеря заявил, что собирается пройти на индейском военном каноэ вверх по реке Сент Лоуренс до озера Шамплейн, пересечь озеро Джордж, а затем вниз по реке Хадсон до Нью-Йорка, и пригласил шестерых из нас присоединиться к нему. Я всегда любил историю, и идея путешествия этим древним водным путем в Америку — его, должно быть, проделали и индейцы сотни лет назад — привела меня в восторг.

Я всегда любил Америку. Я полностью верил в американский миф, что президент Соединенных Штатов — великий и благородный человек; что председатель Верховного Суда дослужился до этой должности благодаря опыту, непредвзятости и мудрости; что Дж. Эдгар Гувер, глава ФБР, следит за всеми нами. Гувер носит платье? Да разве кто-то мог поверить в эту чушь?

Я помню, как был напуган заявлением сенатора Джозефа Маккарти, что коммунисты засели в Госдепартаменте, а затем осознал, что американцы прошли через столько кризисов и как-то ведь Конституция выстояла, да и страна стала только крепче. Я думал об Америке как о месте, сулящем надежду, где мечты сбываются. Я всегда хотел поехать в Америку.

Таким образом, мы всемером забрались в деревянное военное каноэ, и наше путешествие началось. Перед нами была романтическая перспектива — мы проплывем тысячу миль навстречу Америке. Но сделав несколько гребков, я спохватился — нам грести тысячу миль до Америки?

Конечно, не потребовалось много времени, чтобы романтика закончилась. За день мы ужасно устали, замерзли, нам нечего было делать, кроме как грести. Помню, как пасмурным днем я встал в каноэ посредине озера Шамплейн и попытался пописать в озеро. Шестеро парней повернулись посмотреть на меня, и я настолько засмущался, что не смог этого сделать, поэтому сел обратно. Масс-медиа любят эту историю: семь мальчишек плывут из Канады в НьюЙорк. Мы наметили остановиться в Кингстоне, штат НьюЙорк, на большом празднике, подготовленном для нас еврейским сообществом, но почти перед тем, как мы достигли цели, с парусной лодки бросили нам веревку и начали буксировать — как раз мимо Кингстона. Радушные члены комитета стояли на пристани и счастливо махали нам. Мы махали им в ответ и плыли мимо.

Ночью мы спали под открытым небом, покрытые комарами. Чтобы взятое с собой мясо не испортилось, мы тащили его позади в воде, но оно всё равно протухло, как если бы мы его оставили на солнце. Через пару дней мы думали уже только о том, как бы вылезти из этого чёртова каноэ. Наверное, именно тогда я и осознал, что я нисколько не индеец, а еврейский мальчик с мозолями на руках от всей этой гребли. Но в конце концов мы доплыли до Америки, до города Нью-Йорка, и пришвартовались у пристани на 79-й улице.

Я впервые оказался в Нью-Йорке и был наивен и простодушен для этого огромного города. Я слышал разные истории о нем и знал, что должен быть очень осторожен. Но люди были такими милыми. Я шел мимо Радио Сити Мюзик-Холла и милый человек спросил меня: «Не хотел бы ты сходить на шоу?»

Вот это да! Кто бы мог подумать, что ньюйоркцы такие дружелюбные? Он купил мне билет, мы сели, свет погас, девушки-танцовщицы вышли на сцену, и он положил руку на мое колено… Я вскочил и вылетел из театра.

Я помню, как шел по Таймс-Сквер и впервые разглядывал бродвейские театры, как был совершенно очарован их яркими огнями и кипящей вокруг жизнью. Мне так сильно хотелось быть частью всего этого. Однажды я кое с кем познакомился, мы разговорились и я поведал ему, что хочу стать актером. В итоге он сказал: «У меня есть кое-какие люди, с которыми тебе хорошо бы встретиться». Я пошел с ним в клуб, прошел в заднюю комнату. Там стоял большой прямоугольный стол, и за ним сидело около десяти человек. Когда мы зашли внутрь, он посмотрел на меня, мило улыбнулся и сказал: «Мы ждали тебя».

Я тотчас выбежал и из этой комнаты тоже. Ну и город этот НьюЙорк!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное