Читаем До сих пор полностью

Однажды я спросил сотрудника уголовной полиции, смотревшего шоу: точно ли, по его мнению, в сериале отражена реальность? Он улыбнулся и сказал: «Вы, парни, за час делаете больше работы, чем я делаю за год… Иногда у нас бывают дни, когда телефон вообще не звонит». Что ж, тогда бы не получилось интересного шоу, сиди Хукер с Романо в своей полицейской машине и жуя пончики. Чем ты сегодня планируешь заняться, Винс? Не знаю, Хукер, а ты? «Ти Джей Хукер» — это экшн-шоу. В каждом эпизоде была, по крайней мере, одна погоня: либо я бегу за негодяем, либо преследую его на машине, либо и то, и другое. Когда я бежал за злодеем, то как-то умудрялся не отставать. Даже при том, что я был в униформе и тащил на себе всю амуницию, я неизбежно должен был прыгать через ограждения из проволочной сетки, или через кирпичную стену, или забираться по лестнице на крышу, перекатываться через капот машины, затем в прыжке схватить преступника, после чего мы покатимся вниз по уклону, или к краю крыши, но почти всегда я хватаю его и заковываю в наручники. Причем даже не запыхавшись. Если погоня была на машине, то казалось, что мы с Адрианом, получив извещение, что надо гнать к месту совершения преступления, трогаемся в другом направлении, потому что движение всегда заканчивалось резким разворотом в середине квартала. Как правило, наши преступники были ужасными водителями; ради спецэффектов мы колотили машины о здания, загоняли их в озера, проезжали сквозь огонь, разбивали их. Разумеется, тому, что наши преступники ездили на довольно потрепанных машинах, была бюджетная причина. Каждые несколько эпизодов у нас происходили грандиозные взрывы; за пять сезонов мы взорвали приличное количество автомобилей и даже яхту; однажды беглецы врезались на машине в бензовоз, и у нас вышло два замечательных взрыва. К несчастью, техники, ответственные за спецэффекты, залили в цистерну больше бензина, чем требовалось, и он взорвался облаком пламени прямо над головами звукооператоров. Чрезвычайно опасно — но в фильме смотрелось отлично. И после этого техники решили придерживаться следующей философии: зачем использовать только один галлон газа, когда можно взорвать десять!

Похоже, у нас было самое высокое количество жертв по сравнению с другими телесериалами; по крайней мере, в каждом эпизоде убивали как минимум одного человека. Люди постоянно прыгали с крыши на крышу и часто падали. В одном эпизоде я надеваю защитную одежду пожарного и врываюсь в горящее здание, чтобы спасти двоих детей; в другом эпизоде я хватаюсь за подкос маленького самолета в момент взлета и вишу на нем в полете.

Я сам исполнил множество трюков. Я стал большим мастером в использовании полицейской дубинки SB24. Более того, однажды кто-то из членов съемочной команды, увидев в одной из сцен, как я обращаюсь с этой дубинкой, сказал: «О, теперь-то я понимаю, почему в отношении нее говорят „билли клаб“» (если перевести дословно, то получится «клуб Билла», а на слэнге это переводится как «полицейская дубинка»). Ну ладно, может быть, и не говорят, и я это всё выдумал. Хотя такое, несомненно, можно услышать. За тридцать лет моя карьера продвинулась от меча к дубинке. На самом деле, движения на удивление похожи. Оба оружия использовались для блокировки ударов, атаки, удержания противника на расстоянии и повержения врага. Инструктор-полицейский обучил меня управляться с нею должным образом. Я мог вертеть этой дубинкой и… аай! Весьма болезненные воспоминания. Безусловно, я должен был выяснить, какова она в действии, и, как знает каждый офицер: когда ты попадаешь по себе, то это очень неплохой способ понять, как лучше ее использовать.

Снимаясь в шоу, я стал восхищаться полицейскими. В большинстве случаев это трудная и неблагодарная работа. Это тонкая голубая линия, которая удерживает цивилизованный мир от анархии. Вот почему плохой полицейский — это подрыв не только полицейских сил, но и всей демократии. Людям, работающим в правоохранительных органах, действительно нравилось шоу. Временами они пытались рассказать мне о своей работе, как много она для них значит, как она трудна. По каким-то причинам они чувствовали, что могут довериться мне, что я пойму. Возможно, они просто хотели удостовериться, что мы всё понимаем правильно. Но несколько раз офицеры признавались мне, что в некоторых случаях могли бы закрыть глаза и просто сойти с дороги. Они предпочли бы не вмешиваться, зачастую потому, что не хотят преследовать людей, нарушающих законы, с которыми они не согласны. Один офицер, в частности, рассказал мне о дилемме, с которой столкнулся во время пресечения сделки с наркотиками. Стоило ли рисковать своей жизнью, чтобы спасти наркоторговца? Они хотели, чтобы я в полной мере понял проблемы, с которыми они каждый день сталкиваются на улицах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное