Читаем Добрее одиночества полностью

То, что она изменила поведение под воздействием обстановки и написала письмо, которое могла бы написать Можань, чья высшая цель, кажется, состоит в том, чтобы угодить всем вокруг, вероятно, огорчило ее теть. Жуюй жалела, что у нее так мало силы духа, что она так глупа и впечатлительна; казалось, всем в Пекине хочется что-то в ней переменить, как будто важно не то, какая она есть, а то, какие возможности создает окружающим, чтобы вообразить на ее месте другую личность. Даже близнецы Арбуза Вэня сказали ей, что если бы она больше улыбалась, то выглядела бы точь-в-точь как молодая актриса в популярной детской телепередаче. Сестра Жуюй, заявили мальчики во всеуслышание, ну стань, пожалуйста, телезвездой и возьми нас к себе в программу, и Жуюй подосадовала мысленно, что ни один взрослый во дворе не велел им перестать молоть чепуху.

Но сильно переживать из-за письма теть ей не следовало, ведь сосредоточиваться на их реакции – это опять-таки жить в людских глазах. Правда в том, что их суждения о ней значат не больше, чем то, что думают о ней другие. Их цель, не раз говорили ей тети-бабушки, – привести ее к Богу; но если она может перестать жить для них – а вдруг она способна перестать жить и для него? От этой мысли, которая раньше не приходила ей в голову, у нее перехватило дыхание. Инстинктивно она закрыла глаза, прося у него прощения.

За ужином Жуюй была особенно отчуждена, и ее молчание, добавляясь к угрюмости Шаоай, расстраивало Тетю. Письмо от двух старых женщин она мужу еще не показала; поздне́е сегодня надо будет показать, но ей нужно было время, чтобы оправиться от их слов. Которая из сестер писала, она не могла определить, у обеих, она помнила, был один и тот же неженский почерк в старом стиле династии Вэй. Когда она жила под их крышей, они и ее пытались научить этой каллиграфии, заставляя копировать слова, написанные на древних дощечках. Она не была блестящей ученицей и выглядела в их глазах глупой, труднообучаемой. Когда она только открывала письмо, сердце у нее уже забилось; каждый штрих на конверте дышал суровостью, давил неодобрением, вновь делая ее маленькой и пугливой, приводя в бессмысленное оцепенение.

– Ну как, прочитала письмо от своих теть-бабушек? – спросила Тетя Жуюй, когда молчание стало неестественным. – Рады они были твоему письму?

Жуюй кивнула, но больше ничем разговор не поддержала.

– По-моему, они довольны, – сказала Тетя. – По тому, что они нам написали, кажется, что довольны.

Шаоай издала горловой звук, отдаленно напоминающий смех, но Тетя пока еще не хотела переключать внимание на дочь. С начала учебного года Шаоай побывала в университете всего три-четыре раза. Пошел четвертый год ее обучения, и вскоре она должна была получить направление на практику. Но родители боялись, что Шаоай никуда не направят и тем самым лишат возможности получить диплом и устроиться на постоянную работу.

– Они спросили про тебя, – вновь обратилась Тетя к Жуюй, задумчиво прожевав кусок. – Тебе ведь нравится школа, да?

– Да.

– А домашние задания? Трудные? Успеваешь со всем справляться? Если что, спрашивай Бояна и Можань. По учебе лучше Бояна, но со всем остальным Можань вполне может помочь.

Жуюй ответила, что все у нее хорошо. Первая школьная неделя закружила ее вихрем; половина одноклассников, как и она, были в школе новенькими, но Можань и Боян, которые в средней школе учились здесь же и знали все порядки, были около нее неотлучно и старались, чтобы она не чувствовала себя покинутой. До школы было примерно полчаса пешком, но Можань и Бояну, похоже, и в голову не могло прийти, что Жуюй предпочла бы ходить туда одна. Каждое утро они отправлялись со двора вместе, втроем на двух велосипедах, и во второй половине дня возвращались таким же образом.

– А аккордеон? Тети-бабушки спросили об этом особо.

У нее был урок с учителем Шу, сказала Жуюй, и ему понравилось, как у нее получается. Она надеялась, продолжила она, что можно будет оставаться после школы и подолгу практиковаться в музыкальном классе, но не прошло и недели, как директор Лю собрала учеников первого класса старшей школы и сообщила им о важном политическом поручении: вечером первого октября – в сороковую годовщину народного Китая – надо будет, наряду с четырьмястами тысячами сограждан, принять участие в грандиозном праздновании на площади Тяньаньмэнь. Чтобы подготовиться к мероприятию, сказала директор Лю, все ученики должны каждый день после уроков задерживаться в школе на два часа для репетиций групповых танцев; позднее пройдут генеральные репетиции на уровне подрайона, района и города.

– Тебе хватает времени на аккордеон? – спросила Тетя.

Жуюй ответила, что играет каждый день по полчаса после обеда на большой перемене; когда пройдет месяц танцев, она надеется, будет больше времени во второй половине дня.

Шаоай подняла одну бровь.

– Итак, ты будешь в числе счастливцев, которым доверено отпраздновать нашу коммунистическую победу? Какая честь.

Тетя посмотрела на Дядю с просьбой во взгляде. Но он молчал, и, подождав, она вздохнула.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза