– Прекрасно! Вы только что подписали контракт. Впервые в жизни у вас в кошельке завелись настоящие деньги. Вы поссорились с женой и думаете о ней всякие гнусности, жалеете себя и по большому счету готовы удавиться. Но директором гостиницы оказалась Глория Хилтон – какой вы ее видели в кино.
– Дальше.
– Ну а дальше вы ставите окна, и после установки каждого вам сквозь стекло улыбается Глория Хилтон: будто вы Бог или еще кто.
– А в доме осталась выпивка? – спросил я.
– Допустим, это продолжалось три месяца. И каждый вечер вы возвращались домой, к жене, которую знаете всю свою жизнь и которая вам почти как сестра, и она все нудит, нудит о каких-то пустяках…
– Смотрю, у вас и без противоураганных окон очень жарко, – выдавил я.
– И допустим, Глория Хилтон в один прекрасный день вдруг сказала вам: «Не бойся быть счастливым, бедненький ты мой! Ах, бедненький, мы с тобой созданы друг для друга! Я млею, когда вижу тебя за работой. Боже, как тебе не повезло с женой, у меня сердце прямо разрывается от горя! А ведь со мной ты был бы так счастлив!»
После этого мы с Муррой, насколько я помню, отправились на поиски чертополоха. Он хотел показать, как схватить стебель и не пораниться.
Чертополоха мы так и не нашли, зато повыдергивали с корнем много других растений: швыряли их прямо с комьями земли о стену дома и громко хохотали.
А потом мы потеряли друг друга на великих просторах Нью-Гемпшира. Я какое-то время пытался докричаться до Мурры, но он отвечал все тише, тише, и в конце концов я чудом оказался дома.
Своего возвращения я не помню – зато помнит жена. Говорит, я всячески грубил и хамил ей. Утверждал, будто продал пятьсот окон «Флитвуд» гостинице «Коннерс». И посоветовал как-нибудь поинтересоваться бракоразводной статистикой.
Затем я поднялся в ванную и снял старую стеклянную загородку, объяснив это тем, что мы с Муррой поменялись дверцами. Я демонтировал свою и уснул прямо в ванной. Когда жена попыталась меня растолкать, я прогнал ее и заявил, что Глория Хилтон только что выкупила гостиницу «Коннерс» и скоро у нас свадьба.
Еще я хотел рассказать что-то важное о чертополохе, но так и не смог выговорить это слово и снова заснул.
Тогда жена посыпала меня солью для ванн, включила холодную воду и ушла спать в комнату для гостей.
На следующий день около трех часов дня я пришел к Мурре, чтобы поставить окна и узнать, как же мы договорились поступить с дверцей для кабинки. На всякий случай у меня в кузове лежало две дверцы: моя старая, с фламинго, и его – с портретом Глории Хилтон.
Я уже собрался звонить в дверь, когда услышал стук в окно на втором этаже: из него высовывалось взволнованное лицо Мурры. Поскольку моя лестница уже стояла у дома, я поднялся по ней и спросил, что стряслось.
Мурра открыл окно и пригласил меня внутрь. Он был очень бледен и весь дрожал.
– Ваш сын уже здесь? – спросил я.
– Да, ждет внизу. Я забрал его с автобусной остановки час назад.
– Ну как, помирились?
Мурра покачал головой.
– Он очень зол. Ему всего пятнадцать, а он уже разговаривает со мной как прапрадедушка. Я поднялся на минутку, чтобы прийти в себя, и теперь не решаюсь спуститься.
Он взял меня за руку.
– Придумал! Вы пойдете первым и… ну, наведете мосты, что ли.
– Если во мне еще остались строительные материалы, я бы лучше приберег их для дома. – Я поведал Мурре о своем плачевном семейном положении.
– Какое бы решение вы ни приняли, – посоветовал мне он, – заклинаю: не повторяйте моих ошибок! Любой ценой попытайтесь сохранить семью! Знаю, иногда бывает паршиво, но поверьте, потом будет в сто раз паршивей!
– Ну, за одно я уже готов благодарить Бога…
– За что?
– Глория Хилтон пока не признавалась мне в любви.
В итоге я все же спустился к сыну Мурры.
На юном Джоне был мужской деловой костюм – полная тройка, с жилетом и всем прочим. И большие очки в черной оправе. Он скорее походил на университетского профессора, чем на подростка.
– Джон! – сказал я. – Приятно познакомиться, я давний друг твоего отца.
– Неужели? – Он осмотрел меня с головы до ног и руки не подал.
– У тебя очень… взрослый вид.
– Мне пришлось повзрослеть. Когда отец нас бросил, я стал главой семьи.
– Ну, Джон… Твоему папе тоже пришлось не сладко.
– Моему разочарованию нет предела. Я думал, мужья Глории Хилтон – самые счастливые люди на свете.
– Джон, когда ты вырастешь, тебе многое станет понятно…
– Вы о ядерной физике, надеюсь? Скорей бы! – Он повернулся ко мне спиной и выглянул в окно. – Где отец?
– Вот он, – сказал Мурра, спускаясь по скрипучей лестнице. – Вот твой глупый никчемный старик.
– Мне пора возвращаться в школу, – проговорил мальчик.
– Уже?
– Мне сказали, что случилась беда, иначе бы я не приехал. Никакой беды, насколько я понимаю, нет – так что я поеду, если не возражаешь.
– Не возражаю? – Мурра протянул к нему руки. – Джон, ты разобьешь мне сердце, если уйдешь вот так…
– Это как, отец? – ледяным тоном осведомился мальчик.
– Не простив меня.
– Я никогда тебя не прощу. Извини, но это единственное, на что я не способен. – Джон кивнул. – Буду ждать тебя в машине.
С этими словами он вышел из дома.