Доброе слово

Мать прямо ожила. Вместе ходили на ферму, к соломорезке. Весной Карел переехал к ним, сорвал крышу и к июню покрыл заново. Заложил кирпичом фронтон, оштукатурил стены, расчистил сад и посадил яблони, груши, несколько вишневых деревьев. Под рождество родила Элишка сына.

Временами она вспоминала далекий город. Временами. Ни в чем себя не упрекала. Каждый должен жить там, где ему хорошо. Ее дом был здесь, на склоне холма, откуда открывается вид на далекий горизонт, на строения фермы, на ручей и сад. Старела. Через два года после ее возвращения умерла мать.

Элишка жила в своей семье и улыбалась. Смотрела на своих детишек и видела мысленно, как пройдет время, и не смогут они уснуть, будут потихоньку вставать на рассвете и смотреть из окна куда-то вдаль, на родительские сады. Все мысли свои устремят к тому, чтобы достичь покоя и примирения с собственными мечтами.

Старая Колачкова перестала работать, вышла на пенсию. Власта развелась, жила теперь с Арноштом, который снова появился в деревне и стал трактористом.

Элишка по-прежнему часто смотрит на горизонт. Он уже не кажется ей пространством, куда она еще может уйти, но дальше которого ей нельзя; теперь он просто отделяет ее здешнюю жизнь от той, которую она некогда создала в мечтах. И так, ограниченная горизонтом, в кругу которого жила, и в то же время связанная через него с тысячами других горизонтов, жила она спокойно и сосредоточенно.

Ходила по саду, где уже плодоносили деревья, туманной осенью, простеганной нитями бабьего лета, поглаживала холодящую кожуру яблок. Заглядывала в гнезда щеглов и зябликов, крошечные гнезда, и было ей хорошо. Ничего она не проворонила в жизни. Дети подрастали, начали поглядывать из окон на горизонт, а Элишка ходила на работу через сад и улыбалась. Она знала чему.

Мирослав Рафай, «Родительский сад», 1979.

Перевод Н. Аросевой.

Йозеф Рыбак

Йозефа Рыбака я впервые увидел, а вернее — заметил 9 мая 1945 года в Народном доме в редакции «Руде право», где я нашел своих либеньских друзей после многих недель нелегального положения, когда нам приходилось скрываться. Тогда я не знал, — а лицо всегда спокойного Йозефа Рыбака, разумеется, этого не выражало, — что всего несколько часов тому назад он находился на перроне расположенного поблизости вокзала среди редакторов, наборщиков и случайных лиц, которых эсэсовцы вывели из Народного дома, чтобы задержать каждого десятого. Об этом мне стало известно позднее. Тогда я и не предполагал, какое значение будет иметь эта встреча для моей дальнейшей жизни, что она явится предвестием нашей совместной работы в течение многих лет.