Добровольно и навсегда (СИ)

А она злилась на себя, свою слабость, свою неспособность доказать этому сукину сыну, что на нём свет клином не сошёлся. Чёртово тело предавало её, и от этого Дженни злилась ещё сильнее, поскольку видела в его глазах надежду. Такую отчаянную, несокрушимую, жалкую, с какой смотрят фанатики. Не отступится, будет ждать, гнуть свою линию до последнего и однажды добьётся невозможного, и тогда она простит ему всё. Так и будет. Она сама внушила ему эту упрямую несгибаемость и стойкость. Собственноручно вырастила и выпестовала, когда тянула его из болота, в которое он провалился, потеряв Хэйли. Вряд ли он захочет вновь пройти той же дорогой – развод, потерянность и обречённое смирение. Нет, теперь он станет ломиться сквозь терновник, изрежет руки, истечёт кровью, но прорвётся, и всё, конечно, не будет как раньше. Всё будет по-другому и, твою ж мать, как раньше. И это злило до дрожи в руках: его проклятая надежда и её понимание, что ненависть не будет длиться вечно. Только не между ними. А всему виной их абсурдная созависимость, когда с первой их встречи оба только и делали, что пытались вылечить друг друга и, дьявол их возьми, оба преуспели! Даже сейчас, когда она не могла ни на что решиться и отстранённо наблюдала, как он в одиночку тащил буксовавшую, засевшую в ямине откровенно больную, ненормальную их любовь. Стокгольмский, мать его, синдром! Каждый из них был и палачом, и жертвой для другого – добровольно и, похоже, навсегда.

Так она думала, почти не слушая, о чём говорит мисс Брэйд.

- Миссис Хотчнер?

- Да, простите, я отвлеклась, - вымученно улыбнулась она.

- Я о том же. Джек хороший мальчик, прилежный ученик, но с некоторых пор витает в облаках.

- Правда? – Дженни растерялась. – И насколько всё плохо?

- Вопрос в том, что происходит. У вас всё хорошо, миссис Хотчнер?

“А ведь когда-то я была мисс Белл. Странно, я совершенно забыла об этом”, - и она сызнова расстроилась, понимая, как глубоко он вошёл в неё. Так глубоко, что придётся выдирать с мясом, сатанея от боли, рядом с которой поблекнут все её нынешние переживания.

- Всё в порядке, мисс Брэйд. Обещаю, что поговорю с Джеком. До свидания.

Дженни вышла из кабинета и подошла к хмурому светловолосому мальчишке, который сидел на лавке, скрестив руки на груди – вылитый отец. Того и гляди, вытащит из кармана жетон и арестует.

- Станешь ругаться?

- А нужно? – Она не заметила, как начала улыбаться нахохлившемуся воробушку в джинсах с вышитым на колене щитом Капитана Америка. – Поехали за Джой.

- Значит, папе расскажешь, - устраиваясь на пассажирском сидении и пристёгиваясь, настаивал Джек.

- Давай заключим сделку, юный Хотчнер. Ты скажешь, что происходит, а я не сдам тебя отцу. – Дженни подмигнула приёмному сыну.

Тот с минуту раздумывал, а после спросил:

- Ты больше не любишь его? – и торопливо добавил: - Вы не разговариваете. И ты его больше не целуешь. Родители Микки тоже перестали разговаривать, а потом развелись.

- Смотрю, мои уроки пошли впрок. Мы поссорились, - честно призналась она.

- Из-за чего? Из-за меня? – Джек тревожно поёрзал.

- Нет.

- Тогда из-за чего? – Ещё одна отцовская чёрточка – настойчивость, вплоть до упрямства.

- Взрослые тоже обижают друг друга, Джек. Иногда мирятся, иногда нет.

- Разве ты не хочешь помириться с папой? – Наивное детское простодушие.

- Я не знаю. – Она помолчала. – Не знаю, мальчик мой…

Она, правда, не знала. С одной стороны, ей хотелось забрать свою девочку и сбежать. Куда угодно, даже в другую страну, хотя Дженни понимала: Хотч – не Мастерс. Федеральный агент достанет их в любой точке, как внезапно выяснилось, очень маленького мира. Костьми ляжет, но найдёт! Это тогда, пять лет назад, он покладисто дал ей время и оставил в покое, однако теперь всё изменилось. Он изменился… Но только ли в этом дело?

Сегодня утром она открыла глаза и обнаружила, что лежит на нём. В кои-то веки проснулась раньше. А может, и нет. Может он, тварь правительственная, выстал чуть свет, облапал её и вновь уснул, скотина, как ни в чём ни бывало. Будто и не было ничего. Однако истина, против которой не попрёшь, состояла в том, что это она во сне забралась на него и распласталась грёбаной морской звездой. Точно рехнувшаяся собственница, заявляла: моё, вашу мать! И, что самое паскудное, ей было хорошо уютно и тепло в его сильных, провалиться ему в ад, заботливых лапах.

Она понимала, что запуталась, и разум её подсказывал предательское – отношения их обречены. Как бы она ни бесилась, как ни злилась, уворачиваясь от всех его попыток привести в порядок, вернуть их раскуроченный рай, он раз за разом доказывал фатальность случайной их встречи в Портсмуте и уж точно не случайной в Майами. Их сладкая мучительная идиотская связь продолжится. Даже если оба захотят, она не прервётся. Уж слишком они повязаны…

“Переломаны, - эхом откликались его мысли. – Нас ломали до тех пор, покуда мы не срослись. Так какого же чёрта нас снова принялись ломать?”