Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли

Предположим, группе нужно решить, какая из противоречащих друг другу идей верна. И это снова игра. Сначала каждый мозговой центр представляет группе свое мнение. Затем сторонники и противники каждого из мнений начинают испытывать и критиковать, ковырять и подстрекать, проверять и перепроверять. Для проверки игроки могут использовать самые разные методы. Можно ставить настоящие эксперименты, мысленные эксперименты, проводить испытания на достоверность, простоту, универсальность, функциональность, логическую непротиворечивость, красоту — но при этом всегда понимая, что, какой бы метод ни использовался, он должен быть таким, который хотя бы теоретически смогу применить я или кто угодно еще (никто не обладает личной властью). Если для вас теория выдержала эксперимент или прошла испытание на красоту, то это должно быть верно и для меня, и для других, иначе теория не может считаться состоятельной. Следующее правило: каждый имеет право модифицировать оригинальную идею или предложить новую. И, наконец, то мнение, которое выстояло перед всеми проверками, считается победившим — но только до тех пор, пока оно продолжает выдерживать проверки (никто не имеет права на решающее слово). Такова либеральная игра в науку.

Как только вы и окружающие договоритесь следовать этим правилам, вы увидите, что изучать реальность можно миллионом разных способов — и, что бы вы ни делали, это будет похоже на науку. Так или иначе, вы окажетесь внутри системы, в которой каждый имеет право проверять (критиковать) каждого и никто не застрахован от того, чтобы его проверили; в которой люди в спорах оперируют утверждениями, прошедшими проверку на данном этапе; в которой люди ищут доступные всем методы тестирования и заявляют о достоверном результате только в том случае, если по этому вопросу есть некий консенсус; в которой опыт или суждение человека не могут приобрести особого веса только на основании того, кем этот человек является.

Игра в науку предназначена не только для ученых. Она согласуется с основным этическим принципом всей культуры критической, свободной мысли. Некоторое время назад я ходил в Вашингтоне на лекцию эксперта по международным отношениям, посвященную политике СССР при Горбачеве. Он представил свой взгляд на события, а потом сказал: «Это гипотеза, а теперь я бы с удовольствием проверил ее в дискуссии». Он играл в науку. Уважать либеральные правила и по возможности им подчиняться учат даже журналистов. Подразумевается, что мы должны отвергать чьи бы то ни было (в том числе и наши собственные) претензии на обладание конечной истиной, и мы учимся писать так, как будто каждый из нас — это обыватель, рядовой разумный человек. Как гласит старая редакционная поговорка, «Если кто-то говорит, что мама вас любит, проверьте это». Мы, журналисты, — совершенно точно не ученые, но мы определенно стараемся следовать правилам игры в науку. В том случае, конечно, когда делаем свою работу.

* * *

Революция скептиков была постепенной и ненасильственной; ее раздувала не группка шумных активистов, а ежедневная практика тысяч интеллектуалов, изо всех сил старавшихся развиваться, двигаясь от одного решения об окружающем мире к другому. Из-за этого не сразу можно увидеть радикальность изменений. Плюс ко всему наука обладает способностью выглядеть сдержанно и консервативно; и во многих отношениях — особенно в том, какой она предстает перед публикой (и какой обычно видит себя сама), — она и есть сдержанная и консервативная. Но на более глубоком уровне это, вполне вероятно, самое радикальное предприятие из всех, когда-либо затеянных человечеством. И радикально оно в двух отношениях.