Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли

Все попытки Фрэнка Камени вернуть свою должность провалились; Верховный суд отказался слушать его дело. В 1963 году Камени запустил кампанию за отмену действовавшего в округе Колумбия закона о содомии и проиграл (закон отменили только три десятилетия спустя). В 1971 году он баллотировался в конгресс и тоже проиграл. Но на каждом этапе он будоражил моральное воображение. Он и другие рассматривали Джерри Фалуэлла и Аниту Брайант[91] не как угрозы, от которых надо прятаться, а как возможности, за которые можно ухватиться: возможности мобилизовать геев, просвещать гетеросекуалов, проводить резкие моральные сравнения. «Вы действительно так плохо думаете о нашей стране?» Чтобы апеллировать к совести нации, нужен противник. Подавление направленных против геев идей и высказываний, даже если бы это было мыслимо в то время, замедлило бы моральное развитие страны, а не ускорило бы его. Это создало бы иллюзию, что дело сделано, хотя на самом деле все только начиналось. Это выглядело бы снисходительным жестом по отношению к людям, боровшимся за уважение.

Я не наивный и понимаю, какое мужество потребовалось Камени и его современникам, чтобы начать выступать. Их прессовали. Им пришлось многое вытерпеть. Камени прожил достаточно долго, чтобы быть принятым с почестями президентом Обамой, а в 2009 году получить официальные извинения на государственном уровне от Управления кадровой службы США, которую к этому времени возглавлял открытый гей. Но большинство из нас — не Камени.

Однако большинство из нас и не Галилеи, и не Эйнштейны, и не Сахаровы, и не Кинги. Большинству из нас и не надо ими быть. Нам нужны всего несколько Камени плюс система, которая очень хорошо умеет проверять и отвергать плохие гипотезы и выдвигать хорошие. Когда геи начали выступать публично, либеральная наука включилась в процесс. Старые догмы, направленные против гомосексуальности, подверглись такому тщательному критическому разбору, какому никогда раньше не подвергались. «Гомосексуалы совращают детей и превращают их в геев»; «гомосексуалы не могут быть счастливы»; «гомосексуалы на самом деле гетеросексуальны»; «гомосексуальности не существует в дикой природе»: все эти мифы рушились один за другим с потрясающей скоростью.

И произошло накопление не только эмпирических знаний, но и моральных. Разве может быть так, что любить — это плохо? Или что врать — это благородно? Разве отвергать собственных детей — это гуманно? Разве нападать и травить хорошо? Разве это честно — цепляться за один библейский завет и игнорировать многие другие? Разве это справедливо — наказывать за то, что не приносит очевидного вреда? Гомосексуалы просили гетеросексуалов проверять свои ценности с помощью логики, сострадания, жизни. Сначала постепенно, а потом все быстрее критика возымела эффект.

Накопление морального знания отстает от накопления эмпирического знания и происходит гораздо менее предсказуемо. Например, многие религии только сейчас начинают разбираться с историей своего ужасного отношения к гомосексуальности. Но, думаю, вполне понятно, куда они движутся. Скорость изменений за последние два десятилетия — со времен первого издания этой книги — меня изумляет. Когда в 1996 году я сам начал выступать за гей-браки, я думал, что мы добьемся какого-то результата через два или три поколения, если вообще добьемся. Зря я так мало верил в либеральную науку.

Сегодня нельзя быть геем в Америке и сомневаться, что накопление моральных знаний действительно происходит и что открытое общество его обеспечивает. Поэтому теперь, двадцать лет спустя, я готов более уверенно, чем когда-либо, реагировать на вызовы со стороны поборников человеколюбия и эгалитаристов, даже в их обновленной версии. Ответ на предрассудки и предубеждения состоит в плюрализме, а не пуризме. То есть он не в том, чтобы поставить предрассудки и предубеждения вне закона или загнать их в подполье, а в том, чтобы столкнуть лбами разные предрассудки и предубеждения и позволить им открыто друг с другом бороться. Вот так в горне рациональной критики сгорают моральные ошибки. Вот так на моем веку моральная ошибка сгорела без следа.