Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли

Знание абстрактно, это утверждения, идеи, концепции. И тем не менее оно реально. Поппер поместил знание в интересную сферу, которую он назвал «третьим миром». Первый мир — это внешний, материальный мир физических объектов и состояний. Второй — субъективный, внутренний мир сознания и состояний ума. И третий — сфера идей и абстракций, то, что Поппер назвал «миром объективного содержания мышления»: мир идей и предположений, «содержания научных идей, поэтических мыслей и произведений искусства»[88].

Третий мир — это мир всего, что мы знаем. Это нечто неосязаемое, но не иллюзорное; оно существует независимо от того, знает ли о нем каждый отдельный человек. Даже если завтра все люди исчезнут с лица земли, наше знание продолжит существовать в книгах и других формах, и племя, которое придет после нас, сможет его расшифровать, восстановить и начать им пользоваться. «Третий мир есть естественный продукт человеческого существа, подобно тому как паутина является продуктом поведения паука», — пишет Поппер[89]. Но он гораздо более сложный и динамичный, чем паутина — настолько сложный и динамичный, что приобретает независимые свойства и собственные автономные характеристики. Эти свойства и характеристики, в свою очередь, вступают во взаимодействие с отдельными людьми и обществами и влияют на них. И в таком смысле это действительно целый мир, часть нашего ежедневного окружения.

Конечно, Третий мир включает в себя точные науки, законы термодинамики и все такое. Но это только часть целого. Одна из главных идей этой книги заключается в том, что область распространения процесса публичной проверки, «научной игры» ни в коем случае не ограничивается экспериментальными науками. «Проверка» может означать проведение строгих экспериментов. Но даже в самых точных науках среди возможных способов тестирования — не только лабораторные эксперименты, но и мысленные эксперименты, логический анализ, сопоставление с установленными фактами, личным опытом, оценка правдоподобия, учет веса сторонников и противников идеи, оценка эстетической привлекательности идеи (многие физики считали красоту признаком того, что идея верна) и, наконец, неуловимый фактор под названием «убедительность». Все это и многое другое считается проверкой — до тех пор, пока никто не имеет права на решающее слово и ни у кого нет особой власти. Нет, я не утверждаю, что все методы проверки равнозначны и любой из них сойдет. Я хотел бы, чтобы лекарства, которые я принимаю, оценивались в двойных слепых контролируемых исследованиях, а не в онлайн-дебатах. Но я говорю о том, что лучше провести онлайн-обсуждение, чем совсем ничего не проводить. Оно тоже может помочь найти ошибку и прирастить знание.

Так что позитивисты оказались неправы. В реальной жизни четкая эмпирическая верификация — это только небольшая доля того, чем занимаются люди в научной игре, а во многих дисциплинах — этике, литературной критике, истории, философии, значительной части журналистики, экономики и т. д. — жесткой эмпирической верификацией вообще почти не занимаются.

А если это верно, то, с точки зрения социальной эпистемологии и общественного поиска знания, этические утверждения ничем не отличаются от любых других. Их логическая структура или эмпирическое содержание, вероятно, не такие, как у законов движения Ньютона, ну и что? Хотя мы и не можем разбить их в циклотроне или вколоть крысам, мы в состоянии сделать то, что действительно важно: открыть их для критической общественной дискуссии и оставить те, которые выдержат ее лучше всех. Возможно, они больше похожи на топкую историю, чем на надежную химию, но их можно корректировать с помощью рационального исследования и накопления фактов.

Мы эмпирически выясняем, что женщины не менее умны и способны, чем мужчины; это знание укрепляет моральные аргументы в пользу гендерного равноправия. Социальный опыт подсказывает нам, что легче управлять обществами, законы которых допускают религиозный плюрализм; это знание укрепляет моральные аргументы в пользу религиозных свобод. В процессе споров мы узнаем: не лицемеря и не имея личной заинтересованности, невозможно защитить идею, что некоторые расы подходят для рабства; это знание укрепляет моральные аргументы в пользу врожденного человеческого достоинства. Этические концепции гендерного равноправия, религиозных свобод и индивидуального достоинства на протяжении десятилетий и столетий возникают, развиваются и выдерживают проверку временем. Они, конечно, не представляют собой эмпирическое знание, но участвуют в процессе общественной проверки; в результате получается именно знание, и это знание развивается.