Курсант Фрумкин очень старается, вся открытая поверхность его кожи покрывается бусинками пота. Он считает себя на редкость бравым курсантом, только синхронизация в действиях рук и ног никак ему не даётся: каждая конечность двигается независимо от других, ноги гнутся в коленях, сапоги чуть отрывается от земли, носки оттопыриваются, штаны, пошитые на бегемота, бегемотьей же кожей свисают с бёдер, а хэбэ5, туго перетянутое ремнём на пухлом животике, вызывающе безнадёжно болтается на интеллигентских плечиках.
Большое любвеобильное сердце подполковника Яченкова страдальчески корчится от такого зрелища. Чудесное доселе настроение его резко портится. Чем ближе курсант Фрумкин подходит к подполковнику, тем сильнее вытягивается подполковничье лицо, тем гневливее раздуваются его ноздри, тем быстрее бумажка ударяет по ляжке.
– Товарищ подполковник, курсант Фрумкин по вашему приказанию явился.
Курсант Фрумкин не ждёт от этой встречи ничего хорошего, и в общем-то предчувствие его не обманывает.
– Явился, – задумчиво произносит подполковник Яченков и далее изливает боль оскорблённого сердца в крике:
– Да-а, запустили. Запустили, прапорщик, работу, совсем запустили, смотрите на него, нет, на него смотрите, прапорщик, на него!
Старший прапорщик похож на лошадь и почти столь же безвреден, но сейчас он понимает, что должен как-то отреагировать на критику, и в глазах его появляются дьявольские хитринки и он становится похожим на хитрую лошадь, а это уже зверь опасный.
Старший прапорщик вплотную подходит к курсанту Фрумкину, сверху застенчиво и хитро смотрит на него, поднимает за мокрые подмышки, раза два встряхивает и опускает. Нежное касание старшепрапорщичьей руки – и живот курсанта Фрумкина послушно вжимается в позвоночник, а курсантский бюст, напротив, на два номера выдвигается в направлении подполковника Яченкова, аналогичное касание ноги – и носки курсанта Фрумкина раздвигаются ровно настолько, насколько предписано.
– Ну вот, товарищ подполковник, малость подремонтировать его – и будет стоять как … огурчик.
– Как огурчик… А что за вид? У воина, у курсанта, у будущего офицера… Это же будущий командир! Командир Советской Армии! А пилотка – жёваная, как будто её стадо верблюдов жевало. Вас, наверное, товарищ курсант, голодом морят – пилотку жуёте? – задаёт подполковник Яченков коварный вопрос.
– Никак нет, товарищ подполковник.
Курсант Фрумкин хочет добавить к этому что-нибудь браво-остроумное, но в голову под такой неуставной пилоткой ничего путного не приходит, да и не может прийти в принципе.
А сможет ли вылупиться достойный офицер из столь небраво-неостроумного курсанта? Ой, вряд ли. Эта истина со всей очевидностью открывается как курсанту Фрумкину, так, наверное, теперь уже и подполковнику Яченкову, а скоро дойдёт и до старшего прапорщика.
– Никак не-ет – домой, небось, рвёшься, мамке в сиську ткнёшься – мол, голодом его морили, мол, мяса с гулькин *** давали, мол, рыба тухлая была, а рыба – хек, хорошая рыба, мол, витаминов ему хотелось, а подполковники с майорами сами жрали, а им не давали. Знаю я вас, по ночам колбасу посылочную хрумкаете, ананасами заедаете, потом дрищете, как сидоровы козы, в лазарет бежите, только чтоб не работать. Ну что, будешь мамке промеж ног тыкаться, про подполковника Яченкова всякие мерзости говорить? – И опять, казалось бы, невинный, но коварный вопрос, однако курсанта Фрумкина голыми руками не взять.
– Там видно будет, товарищ подполковник.
Это уже достойный ответ, и подполковник Яченков в глубине души наверняка приятно поражён достоинством этого ответа, но вида не подаёт.
– Там ви-идно… А звёздочка на пилотке косо сидит, концы хрен знает куда смотрят. Перевесить. Звезда – это наш символ, это наш революционный символ! А как фамилия, говорите?
– Курсант Фрумкин.
– Ну всё с тобой ясно, – подполковник по-детски прыскает. – Чего ж ты молчишь-то, тебе ж шестиконечная нужна. Прапорщик, есть у нас на складе шестиконечные?
Старший прапорщик сдержанно улыбается: он ценит тонкий юмор и регулярно читает журнал «Крокодил»6, но он – мужчина и должен умело скрывать свои эмоции.
– Никак нет, товарищ подполковник, не предусмотрено. Но если нужно – сделаем, хоть семиконечную, вот товарища курсанта посадим на это дело, он и будет с неба звёзды хватать для себя и таких же, как он.
Курсант Фрумкин тоже улыбается и даже пытается засмеяться, но подполковник Яченков вдруг нарочито грозно приказывает:
– Отставить смех*ёчки! Хорошо, товарищ прапорщик, похвально, но в армии должно быть единообразие, а символ у нас един – пятиконечная красная звезда – и для русских, и для нерусских, и для грузин, и для узбеков…
– И в особенности для чукчей, товарищ подполковник, – с жаром подхватывает старший прапорщик: тема явно пришлась ему по душе, задела за живое.
– И для них тоже. Чукчи-то – тоже люди, и негры – тоже люди, правда, не наши, не советские, ну так им же хуже. А ты, Хрумкин, говоришь – шестиконечную. Когда последний раз брились?