Добыча золотого орла. Пророчество орла

В тесном загоне, где раньше пахло навозом, теперь отвратительно смердело еще и мочой, калом, рвотой и пóтом пленных, неспособных куда-либо переместиться для отправления своих надобностей без того, чтобы не потревожить товарищей, потому что все были скованы одной цепью. Днем под палящим солнцем вонь и духота становились совершенно нестерпимыми, и каждый вдох отзывался внутри тошнотой. А снаружи доносился лязг оружия, сопровождающийся резкими выдохами и боевыми кличами: бритты неустанно тренировались, и чувствовалось, что эти люди всеми фибрами души стремятся посчитаться в бою с римскими легионами.

— Да, немного шансов проложить себе путь сквозь всю эту толпу, — пробормотал Фигул, повернувшись и привалившись спиной к плетеной стенке.

Оптион нагнулся и попытался сместить стягивающий лодыжки ремень, чтоб меньше натирало.

— Даже если бы нам удалось выбраться из сарая…

Катон пожал плечами. Объективно оценив ситуацию, он уже давно отказался от мысли о побеге. Коровник день и ночь охраняли трое часовых.

К тому же если стена сарая сама по себе не представляет серьезного препятствия для тех, кто решится на побег, то этого никак нельзя сказать о сковывавшей пленников длинной цепи. Бежать из коровника невозможно.

Выбросив из головы помыслы о побеге, Катон бóльшую часть времени гадал, почему варвары вообще оставили их в живых. Это, казалось, полностью лишено смысла, поскольку для целей врага они были совершенно бесполезны. Что вообще могли значить для командующего Плавта жизни горстки легионеров? А уж тот факт, что эти легионеры бежали от римского правосудия, делал их еще менее ценными в качестве заложников. Но если их взяли не в заложники, то зачем тогда? Альтернатива, казалось, была только одна, и мысль о ней наполняла Катона леденящим ужасом. Он думал о человеческих жертвоприношениях.

Каратак, как и все предводители кельтов, почитал тех, кто по местным понятиям занимал положение даже выше, чем цари, правившие крупнейшими племенами острова, — друидов. Катону уже доводилось иметь с ними дело, и на память об этом у него остался шрам от страшной раны, которую нанес серпом кельтский жрец. Но куда страшнее были свидетельства о том, что вытворяют друиды с теми мужчинами, женщинами и детьми, которых они приносят в жертву своим богам. Неудивительно, что все то время, пока Катон сидел в коровнике в одной связке с товарищами, его изводили кошмарные видения. Он видел себя то терзаемым на каменном алтаре, то сжигаемым заживо в деревянной клетке.

Легионеры в большинстве своем разделяли его мрачные предчувствия и пребывали в угрюмом молчании, сидя совсем неподвижно и меняя позу лишь тогда, когда становилось совсем невмоготу из-за затекших членов. Даже Метелл и его приятели больше не распускали языки и молча ожидали неминуемого конца. Боевой дух, похоже, сохранил только Фигул, внимательно присматривавшийся и прислушивавшийся ко всему, что происходило в лагере. И хотя Катону неугомонность оптиона казалась бессмысленной, он восхищался им и не предпринимал попыток уговорить его смириться со своей участью.

На исходе третьего дня Катона вырвал из дремоты внезапно грянувший снаружи оглушительный хор ликования.

Даже караульные у коровника кричали вместе со всеми, при каждом возгласе потрясая в воздухе копьями.

— Что за шум? — не понял Катон.

Фигул прислушался, а потом ответил:

— Каратак. Это Каратак — они выкрикивают его имя.

— Вроде бы его несколько дней не было в лагере. Интересно, куда его носило?

— Наверняка разъезжал от племени к племени, стараясь подбить их на сопротивление легионам Рима, командир. Только, думаю, скоро он останется совсем без союзников.

— Может быть, — уныло согласился Катон. — Только вот нам с тобой это вряд ли поможет, верно?

— Похоже на то…

Восторженные крики раздавались довольно долго, но наконец воины вернулись к своим упражнениям и прочим повседневным занятиям. Солнце опустилось ниже края стены, так что пленники оказались в тени. Обычно караулившие их воины в это время заходили внутрь с корзиной объедков, и сейчас пленные уже нетерпеливо зашевелились, предвкушая возможность заглушить мучительный голод. Катон поймал себя на том, что облизывает губы, глядя на ворота. Ждать пришлось несколько дольше, чем обычно, и Катон даже успел испугаться: вдруг сегодня их оставят без еды. Но вот звякнула запиравшая створы цепь и ворота распахнулись, впустив в грязный, загаженный коровник бледный свет снаружи. На фоне проема обрисовалась фигура могучего воина, который осматривал скованных вместе чумазых оборванцев.

— Кто из вас старший по званию?

Несмотря на сильный акцент, латынь говорившего была вполне внятной, и Катон поднял руку. Фигул тут же попытался остановить его и хотел вызваться сам, но Катон отстранил его руку и громко произнес:

— Я.

Воин оглядел Катона и поднял брови.

— Ты? Мне нужен твой командир, а не ты, щенок. Итак, кто из вас главный?

Катон вспыхнул от гнева, откашлялся и как можно отчетливее произнес:

— Я центурион Квинт Лициний Катон, командир Шестой центурии Третьей когорты Второго легиона Августа. Выше меня рангом здесь никого нет.