Остатки Шестой центурии начали поспешно отходить, отрываясь от врага и со всей возможной быстротой двигаясь к укреплениям когорты. Катон отвел легионеров за последний поворот, и теперь между ними и поспешно возведенными укреплениями простирался последний прямой отрезок дороги не более чем в две сотни шагов. Искушение повернуться и преодолеть это расстояние бегом было почти нестерпимым, но Катон знал, что ему и его бойцам следует отступать, не нарушая строя.
— Не бежать, парни! Держать ряды!
В это время громовой голос возвысился над сумятицей в рядах врага. Катон тут же узнал его: это Каратак приказывал своим соратникам возобновить натиск, и они дружным ревом откликнулись на его призыв.
Катон взглянул на оптиона:
— Недолго же они были в замешательстве.
— Недолго, командир, — согласился Септим с печальной улыбкой. — Да и то сказать, что может надолго отвлечь кельта от хорошей драки?
Катон уже видел фигуры бойцов, спешно занимающих позиции на валу, который преграждал дорогу, с обеих сторон углубляясь на некоторое расстояние в болото. На каждом фланге вал заканчивался маленьким редутом. Теперь до ворот, распахнутых в ожидании отступающих бойцов, оставалось всего сто пятьдесят шагов. Но их еще надо было преодолеть, а между тем первые вражеские воины уже выбежали из-за поворота, размахивая оружием и издавая боевые кличи. Под стук копыт и громыхание колес из-за поворота выкатила и колесница Каратака. Вождь снова стоял на ней, одной рукой зажимая рану в плече. В другой руке он сжимал копье, которым потрясал, указывая на римлян.
Катону оставалось лишь восхищаться волей и целеустремленностью этого человека, которые были сильнее, чем боль.
Когда Шестая центурия одолела уже половину пути до укреплений, Катон снова оглянулся и был потрясен, увидев, что враг почти настиг их. Впереди тянулся защитный ров, дно которого было утыкано острыми кольями, а дальше дорогу перекрывал увенчанный частоколом земляной вал. Высыпав на него, бойцы когорты пытались сверху приободрить своих товарищей криками. Катон, однако, понимал, что враг настигнет их прежде, чем они успеют укрыться за воротами. А если так, надо встретить его в строю.
— Стой! Кругом! Сомкнуть ряды!
Хотя манящие спасительные ворота были, казалось, совсем рядом, бойцы Шестой центурии не колеблясь выполнили приказ: они развернулись навстречу врагу и подняли щиты, приготовившись отразить атаку. На сей раз вражеский удар отбросил легионеров назад: линия щитов прогнулась, один солдат не устоял на ногах, и, прежде чем кто-то успел занять его место в шеренге, туда уже ворвался громадный кельт, вовсю размахивая топором.
В следующий миг топор обрушился на сбитого наземь легионера. Тот заметил угрозу и вскинул руку, прикрываясь от удара. Тяжеленный топор легко перерубил запястье, разнес бойцу шлем и глубоко вонзился в череп.
— Убрать его! — хрипло заорал Катон. — Убить!
Сразу три меча вонзились в бритта, и тот, захрипев, осел на землю. Пальцы разжались, он выпустил топор из рук и испустил дух. Но прежде чем римляне успели закрыть брешь в строю, другой воин, совершив огромный прыжок, приземлился рядом с телом павшего товарища, рубанув ближайшего римлянина длинным мечом. Легионер едва успел убрать голову, подставив под удар наплечник пластинчатого доспеха. Удар был такой силы, что у воина с сухим треском сломалась ключица.
В прорыв уже устремлялись другие вражеские воины, не давая восстановить целостность строя. В отчаянной попытке предотвратить это, Катон бросился вперед и, упираясь в землю ногами, стал толкать в спину стоявшего впереди легионера, пытаясь выпихнуть его в первую шеренгу. Но напор вражеских воинов, побуждаемых громовым ревом Каратака, был уже неодолим. Как ни упирался Катон, он чувствовал, что шаг за шагом отступает. Однако оттесняемая центурия уже была возле самого рва, в тени земляного вала.