Добывайки

Арриэтта помогла матери подняться с пола. Под, подойдя к стенке картонки, перекинул через край ногу и легко соскочил вниз. Затем помог спуститься Хомили. Арриэтта спрыгнула следом и тут же бросилась к тарелке.

– Холодный рисовый пудинг, – сказала она, обходя тарелку кругом, – немного рубленого мяса, холодная капуста, хлеб и, – она дотронулась пальцем до чего-то чёрного и лизнула палец, – и половинка маринованного грецкого ореха.

– Осторожней, Арриэтта, – предупредила Хомили, – он может быть отравленным.

– Вряд ли, – сказал Под. – Похоже, что они предпочитают иметь нас в живом виде. Хотел бы я знать – почему.

– Но как, они думают, мы станем пить молоко? – простонала Хомили.

– Зачерпни руками.

Хомили опустилась на колени и, сложив ладони лодочкой, погрузила их в блюдце. Скоро всё лицо у неё было в молоке, но по жилам разлилось живительное тепло, и чем дольше она пила, тем больше поднималось её настроение.

– Коньяк, – сказала она. – Дома, в Фирбэнке, они держали его в гостиной, и эти Надкаминные часто…

– Право, Хомили, – сказал Под, – сейчас не время для сплетен. И там был не коньяк, а виски.

– Неважно что, напивались-то они в дым, а сами говорили всякий раз, что в дом приходил управляющий имением, чтобы представить счета. Как мясо, дочка?

– Вкусное, – ответила Арриэтта, облизывая пальцы.

Глава двенадцатая

– Ну а теперь, – сказал Под, когда они покончили с едой, – пора браться за комнату.

Он посмотрел наверх. В обеих идущих наклонно стенах было по слуховому оконцу, расположенному на головокружительной высоте; створки запирались между собой на задвижку, снизу на каждой был вертикальный шпингалет. Над окнами висел голый металлический прут для занавесок с ржавыми кольцами. В одно из окон Под увидел ветку дуба, которую раскачивал ветер.

– Странно, – заметила Арриэтта, – начали мы под полом, добрались до чердака.

– А добывайкам не следует, – вставила Хомили, – забираться высоко. Это к добру не ведёт. Вспомните хоть о Надкаминных, там, в Фирбэнке. Уж так много о себе понимали, а всё потому, что жили высоко. Хоть бы раз «добрый день» сказали, когда ты был на полу. Вроде бы вовсе тебя не видели… С этих окон проку не будет, – заметила она, – сомневаюсь, что сами человеки могут до них достать. Интересно, как они их моют?

– Забираются на стул, – сказал Под.

– А как насчёт газовой плиты? – спросила Хомили.

– Безнадёжно, – ответил Под, – она наглухо соединена с камином.

Это была небольшая газовая плита с одной горелкой, на конфорке в ведёрке стояла помятая жестянка с клеем.

– А если попробовать дверь? – сказала Арриэтта. – Вырежем внизу дыру…

– Чем? – спросил Под, всё ещё рассматривая топку камина.

– Может быть, найдём тут какой-нибудь инструмент, – сказала Арриэтта.

В комнате было полно разных предметов. Возле камина стоял портновский манекен, обтянутый тёмно-зелёным репсом; формой он напоминал песочные часы, вместо головы у него была шишечка, а пышные бёдра заканчивались чем-то вроде решётчатой нижней юбки из металлических полос – для прилаживания настоящих юбок. Он стоял на трёх изогнутых ножках с колёсиками. Тёмно-зелёная грудь была утыкана булавками, а на одном плече торчали в ряд три иголки с нитками. У Арриэтты возникла странная мысль: неужели, если снять с человеков одежду, они похожи на эту штуку? Может быть, в отличие от добываек, они сделаны вовсе не из плоти и крови? Ей припомнилось, что, когда Мейбл ставила на пол тарелку, раздался какой-то скрип; и ничего удивительного: чтобы удержать стоймя такую массу, надо спрятать под платьем какие-нибудь подставки или подпорки.

Над каминной доской, по обе её стороны, были медные газовые рожки на шарнирах, позеленевшие от времени. На кронштейне одного из них болталась мерная лента с нанесёнными на неё делениями. На самой полке Арриэтта увидела край треснувшего блюдца, лезвия огромных, видимо, портновских, ножниц и большую железную подкову, поставленную на попа.