Добывайки

Глава десятая

Сперва они неподвижно лежали в углу картонки, приходя в себя от потрясения. Когда сняли крышку, в неизмеримой высоте над ними стал виден белый покатый потолок. Через два слуховых оконца в косых стенах сочился холодный свет. Пол заслоняли бока картонки.

Арриэтте казалось, что у неё переломаны все кости. Она взглянула на мать: Хомили лежала как мёртвая, в своей длинной ночной сорочке, упрямо зажмурив глаза, и Арриэтта поняла, что мать сложила оружие. До поры до времени. Арриэтта посмотрела на отца: он сидел, наклонившись вперёд, погружённый в мысли, единственный из них, кто успел схватить одежду – свои залатанные рабочие штаны – и натянуть её поверх ночной рубашки.

Поёживаясь от холода в батистовой ночной сорочке, Арриэтта подползла и прильнула к нему, положив голову ему на грудь. Под ничего не сказал, но его рука мягко обхватила её за плечи, и он рассеянно, но нежно погладил её.

– Кто они такие, папа? – хрипло шепнула Арриэтта. – Что случилось?

– Я ещё толком не знаю, – ответил он.

– Всё произошло так быстро… как землетрясение…

– Верно, – сказал он.

– Мама не хочет разговаривать.

– И я её не виню, – сказал Под.

– Но она не ушиблась, по-моему, – продолжала Арриэтта, – это всё нервы…

– Давай всё-таки взглянем на неё, – сказал Под.

Они подползли к Хомили на коленях по вылинявшему одеялу, положенному на дно картонки, – почему-то, возможно, как всегда, стремясь укрыться, они не вставали во весь рост.

– Как ты себя чувствуешь, Хомили? – спросил Под.

– Полумёртвой, – беззвучно пробормотала она, едва шевеля губами. Она лежала так ровно, так неподвижно – на неё страшно было смотреть.

– У тебя что-нибудь сломано? – спросил Под.

– Всё, – простонала она. Но когда он стал тревожно ощупывать её похожие на палочки руки и торчащие из-под сорочки тощие ноги, она внезапно села и, сердито воскликнув: «Не тронь меня, Под!» – принялась подкалывать волосы. Затем снова откинулась назад, тихо прошептав: – Где я? – трагическим жестом взмахнула рукой и прикрыла ею глаза.

– Ну, мы все можем задать себе этот вопрос, – сказал Под. – Мы в какой-то комнате, в каком-то человечьем доме. – Он поглядел на оконца под потолком. – В мансарде – вот мы где. Посмотри…

– Не могу, – сказала Хомили и задрожала.

– И мы здесь одни, – добавил Под.

– Ну, это ненадолго, – сказала Хомили. – У меня мурашки по всему телу.

– Верно. – Арриэтта схватила отца за плечо. – Слышишь?

Подняв кверху лица, они замерли в уголке картонки, сжавшись в комок, сердца их лихорадочно бились – внизу, на лестнице, раздавались шаги.

Арриэтта в панике вскочила, но отец схватил её за руку:

– Спокойно, девонька. Куда ты?

– В укрытие, – выдохнула Арриэтта. Шаги стали громче. – Неужели тут негде спрятаться? Бежим! Скорей…

– Что толку, – сказал Под, – им известно, что мы здесь. Нас начнут искать, тыкать повсюду палкой, станут вытаскивать… Мать этого не перенесёт. Нет, лучше остаться на месте и не впадать в панику.

– Но мы же не знаем, что нас ждёт. – Арриэтта чуть не плакала. – Не можем же мы просто сидеть тут сложа руки – надо спасаться.

Внезапно Хомили села и обняла Арриэтту.

– Тихо, девочка, тихо, – шепнула она. Как ни странно, голос её неожиданно стал спокойным. – Отец прав. Мы ничего не можем сделать.

Шаги приближались, становились всё громче, скрипели голые деревянные ступени. Добывайки тесней прижались друг к другу. Под, подняв лицо, превратился в слух.

– Отлично, – шепнул он Арриэтте на ухо, – мне это нравится, всегда будем знать заранее, что они идут… не застанут нас врасплох.

Арриэтта, всё ещё тихонько всхлипывая, прильнула к матери, никогда в жизни она не была так напугана.

– Полно, дочка, полно, – повторяла Хомили.

Шаги звучали уже на площадке. За дверью слышалось тяжёлое дыхание, звяканье ключей, бренчанье посуды. Раздался глухой стук отодвигаемой задвижки, затем второй, ключ со скрипом повернулся в замке.

– Осторожней, – услышали добывайки голос. – Прольёшь.

Затрещали, затряслись половицы – две пары ног подходили всё ближе к ним. Внезапно над их головами нависла огромная тарелка, позади неё маячило лицо. Добывайки никогда ещё не видели таких лиц – розовое, напудренное, с башней жёлтых волос на голове; с двух сторон, чуть не задевая их, болтались агатовые серьги. Лицо опускалось… ближе, ближе… Добывайки уже могли разглядеть каждую жилку на запудренных багровых щеках, каждую светлую ресничинку вокруг водянисто-голубых глаз, которые неотрывно смотрели в картонку… Тарелка опустилась на пол.

Рядом с первым лицом появилось и нависло над ними второе: более жёсткое и бледное, в очках без оправы – свет отблёскивал от них, глаз не было видно. Над картонкой взлетело блюдце и опустилось рядом с тарелкой.

Внезапно розовые губы на первом лице раскрылись, и вместе с тёплым дыханием, которое, словно порыв ветра, взъерошило волосы у Хомили на голове, оттуда донеслись слова:

– Ты думаешь, душенька, у них всё в порядке?