Добывайки

Наступив одной ногой на корпус пера, Под несколько раз поднял и опустил рукоятку. Арриэтта тоже попробовала это сделать: изношенный долгим употреблением заправочный рычаг свободно скользил в пазу.

– А затем, – продолжал Под, – я снова ставлю рычаг так, чтобы он отходил от корпуса под прямым углом… и газ снова заперт. Неплохой клапан, да?

– Поразительно, – сказала Арриэтта, но тут ей внезапно кое-что пришло в голову. – А как же быть с газом – ведь он пойдёт прямо в корзину?

– Он останется позади нас! – вскричал Под. – Неужели ты не понимаешь, дочка, – газ всё время поднимается, и поднимается быстрее, чем опускается шар. Я всё это обдумал; вот почему я хотел, чтобы резиновая трубка была длиннее, чем корпус; мы можем этот её конец повернуть куда захотим, но куда бы мы его ни повернули, газ будет рваться кверху, а мы будем падать вниз. Понимаешь? Мы даже можем с самого начала приподнять конец кверху и прикрепить его к корпусу. Почему бы и нет?

Несколько минут Под молчал, обдумывая эту мысль.

– Да и газа будет не так много… стоит мне приноровиться. Надо только выпускать его постепенно.

В последующие дни, полные волнующих событий, Арриэтта не раз вспоминала Спиллера. Как бы ловко он приладил сетку – дело Хомили и Арриэтты, – когда шар стал наполняться газом из рожка! В то время как Под регулировал подачу газа, они голыми руками или при помощи костяного крючка для вязания подтягивали ячейки – очень утомительное занятие. Заключённая в сеть оболочка росла, раздувалась, пока буква «й» в надписи «Чай на берегу реки» не приобрела нужных размеров.

– «Экватор», – сказал им Под, – должен делить шар ровно пополам, чтобы подвесной обруч висел прямо и корзина не кренилась.

Как бы Арриэтте хотелось, чтобы Спиллер был вместе с ними, когда они в первый раз подвешивали корзину к подвесному обручу стропами из рафии! Они делали это, стоя на платформе, перекинутой через открытую музыкальную шкатулку; чтобы удержать корзинку, в неё для веса положили ключи.

А в тот раз, когда они впервые поднялись под потолок и Под, осторожно орудуя рычагом клапана, мягко посадил их на землю! Уж Спиллер не дал бы Хомили выпрыгнуть из корзины, как только она коснулась пола. Это была роковая ошибка: с ужасающей скоростью шар снова взмыл вверх и ударился о потолок с такой силой, что Под и Арриэтта чуть не вылетели из корзины на голову Хомили, которая, заливаясь слезами, в отчаянии металась внизу. Прошло немало времени, пока им удалось спуститься, хотя они полностью открыли клапан. Всё это совершенно вывело Пода из равновесия.

– Ты должна помнить, Хомили, – хмуро сказал он, когда снова привязанный к музыкальной шкатулке шар медленно съёживался, освобождаясь от газа, – что ты весишь столько же, сколько два ключа от кожаного саквояжа и полтора рулона входных билетов. Ни один пассажир не должен выходить, а тем более выскакивать из корзины до тех пор, пока шар не сожмётся до конца. – У Пода был очень серьёзный тон. – Нам повезло, что тут есть потолок. Представь, что мы были бы на открытом воздухе… Знаешь, что произошло бы?

– Нет, – хрипло прошептала Хомили, вытирая щёки тыльной стороной руки и в последний раз всхлипывая.

– Мы с Арриэттой взлетели бы на двадцать тысяч футов, и нам был бы каюк.

– О господи! – прошептала Хомили.

– На такой огромной высоте, – продолжал Под, – газ стал бы расширяться так быстро, что разорвал бы оболочку. – Под укоризненно посмотрел на жену. – Разве что у нас хватило бы присутствия духа открыть клапан и держать его открытым во время подъёма. Но в этом случае, начав наконец спускаться, мы спускались бы слишком быстро. Нам пришлось бы всё выбросить за борт – балласт, снаряжение, одежду, продовольствие, возможно, даже одного из пассажиров…

– О нет, нет! – шептала Хомили.

– И несмотря на всё это, – закончил Под, – мы, вероятно, всё равно потерпели бы крушение.

Хомили молчала; внимательно вглядевшись ей в лицо, Под продолжал, но теперь уже мягче:

– Это не увеселительная прогулка, Хомили.

– Я знаю! – горячо сказала она.

Глава двадцать первая

Но когда (28 марта) они в последний раз распахнули окно и, оставив его открытым, медленно поплыли на воздушных волнах навстречу бледному весеннему солнцу, Арриэтте это показалось настоящей увеселительной прогулкой. Момент отлёта наступил неожиданно, ведь он зависел от погоды и ветра, и предсказать его было трудно. Вечером они легли спать как обычно, а утром, ещё до того как Мейбл и Сидни принесли им завтрак, Под, изучающе посмотрев на ветку дуба за окном, объявил, что настал Знаменательный День.

Арриэтте трудно было в это поверить, да и сейчас по-прежнему казалось невероятным. Они летели совершенно бесшумно, словно во сне… Только что они были в комнате, пропитанной удушливым запахом заточения, а в следующий миг лёгкие, как пушинка, парили над необъятной панорамой, над окутанными светло-зелёным покровом лугами и холмами, теряющимися вдали.