Добывайки

– Все перемёрли, спорю на что хочешь, – сказал мальчик. – Мало того: мне никто не поверит, что я и тебя-то видел. И ты будешь самой последней, потому что самая молодая из вас. – И добавил с торжествующей улыбкой: – Наступит день, когда ты будешь единственной добывайкой на свете.

Он сидел неподвижно, ожидая ответа, но Арриэтта не подняла на него глаз.

– Ну вот, теперь ты ревёшь! – заметил он через минуту.

– Они не умерли, – сказала Арриэтта сдавленным голосом, пошарив в кармане в поисках носового платка. – Они живут в барсучьей норе через два поля отсюда, за рощей. Мы не ходим к ним в гости, потому что это для нас далеко, а ещё опасно: могут встретиться горностаи, и коровы, и лисы, и… вороны…

– За какой рощей? – спросил мальчик.

– Не знаю! – едва ли не выкрикнула Арриэтта. – Туда надо идти вдоль газопровода… по полю, которое называется «Паркинс-Бек»! Всё, мне пора!

– Не уходи, – попросил мальчик, – побудь ещё здесь.

– Нет, пойду.

– Ну а как же книжка? – едва не плача, произнёс мальчик.

– Я не стану тебе читать! – отрезала Арриэтта.

– Почему?

Она сердито посмотрела на него.

– Потому…

– Хорошо: я пойду на то поле. Пойду и найду твоего дядюшку Хендрири. И двоюродных братцев. И тётю… как там её зовут. Ну как, согласна? Ты можешь им написать, а я передам записку… если, конечно, они живы.

Арриэтта взглянула на него широко открытыми глазами и радостно прошептала:

– Правда?

– Провалиться мне на этом месте! Можно принести книгу? Я зайду в дом с чёрного хода.

– Хорошо, хорошо… – Арриэтта его уже не слушала. – Когда можно отдать тебе письмо?

– Когда хочешь, – немного обиделся мальчик. – Ты где живёшь?

– Под… – Арриэтта вдруг замолчала, почему-то её опять охватил озноб: может, из-за тени, которую создаёт мальчик, стоя, как башня, у неё над головой? – Давай я положу его куда-нибудь, – наконец быстро проговорила девочка. – Да вот хотя бы под ковёр в холле.

– Тот, что у входа?

– Да.

Он исчез, а Арриэтта так и осталась сидеть на солнце, по самые плечи в траве. То, что с ней произошло, было так невероятно, так огромно, что она не могла охватить это мыслью, не могла поверить, что это действительно случилось. Её не только увидели – с ней говорили; с ней не только говорили и – о ужас! – она сама…

– Арриэтта! – послышался тихий голос.

Девочка испуганно вскочила на ноги и обернулась – на дорожке стоял отец.

– Спускайся вниз.

Несколько мгновений она не двигалась, только смотрела, вытаращив глаза, словно не узнавала: какое круглое у него лицо, какое доброе!

– И побыстрее, – так же шёпотом добавил Под.

На этот раз Арриэтта услышала в его голосе тревогу, и, послушно юркнув в траву, скользнула вниз по крутому склону, не выпуская цветка из рук.

– Оставь ты эту штуку, – буркнул Под, когда дочь наконец оказалась рядом. – Мы не сможем взять его: слишком большой, – а мешок тяжёлый.

Когда они шагали по гравию дорожки, он проворчал:

– Зачем ты вообще туда забралась? Я бы мог тебя и не заметить. Прибавь-ка шагу: у мамы давно готов чай.

Глава одиннадцатая

Хомили уже поджидала их у последних ворот, причёсанная и благоухающая дегтярным мылом, отчего выглядела моложе, чем всегда, и как-то празднично.

– Ну как? Ну как?! – то и дело повторяла, забирая у Арриэтты мешок и помогая Поду запереть ворота, Хомили. – Ну как, тебе понравилось? Ты хорошо себя вела? А вишня расцвела? А куранты слышала? – Казалось, ей хотелось прочитать ответ на лице дочери, но кругом было слишком темно. – Пошли скорее. Чай давно готов. Давай руку…

Стол был накрыт в столовой, в очаге весело пылал огонь, но почему-то вдруг эта привычная уютная комната показалась девочке незнакомой. В отблесках огня возникла строка на стене: «…было бы так чудесно, если бы…» «Если бы… что? – часто спрашивала себя Арриэтта. – Если бы наш дом не был таким тёмным? Да, это было бы чудесно». На столе стояли самодельные свечи, наколотые на перевёрнутые кнопки, старенький чайник из пустого жёлудя, с носиком из гусиного пера и ручкой из проволоки, который время отполировало до блеска. А сколько еды! Два поджаренных ломтика каштана и сливочное масло к ним, холодный варёный каштан, который Под нарежет, как хлеб, целая тарелка сушёной смородины, заранее залитой кипятком и уже набухшей у огня, крошки от булочки с корицей, хрустящие и золотистые, чуть присыпанные сахаром, и – о восторг! – перед каждым стояла тарелка с консервированной креветкой. Хомили ради такого случая поставила парадные серебряные тарелки (шиллинги для Арриэтты и себя и полкроны – для Пода).

– Не копайся, Арриэтта, садись за стол, если ты уже вымыла руки! – воскликнула Хомили. – О чём ты задумалась?

Арриэтта пододвинула к столу катушку и медленно опустилась на неё, наблюдая, как мать берётся за носик чайника, – это всегда был интересный момент. Более толстый конец пера находился внутри чайника, и, перед тем как наливать, надо было слегка дёрнуть на себя носик – тогда он крепко закупоривал отверстие и вода не проливалась на стол. Если вода всё же просачивалась наружу, надо было дёрнуть перо посильнее и чуть-чуть повернуть.