Добывайки

Но на этот раз Арриэтта нетерпеливо бродила вокруг и – когда только могла – подходила к решётке посмотреть, не появился ли мальчик. Она теперь всегда держала письмо при себе, засунув под кофточку, и листок уже обтрепался по краям. Один раз мальчик пробежал мимо: она видела его ноги в шерстяных чулках, – издавая горлом звуки, похожие на пыхтение какой-то машины, а потом, завернув за угол, испустил пронзительное «у-у-у-у-у-у!.. у-у!..» (паровозный гудок, как он потом ей объяснил), поэтому и не услышал, как она его позвала. Как-то вечером Арриэтта выскользнула из дома и прокралась к первым воротам, но, как ни раскачивалась на булавке, отстегнуть её не смогла.

Каждый раз, подметая столовую, Хомили ворчала по поводу промокашки:

– Я понимаю, что надо забираться на стул и на портьеры, но сколько времени уйдёт, чтобы добыть с секретера кусок промокашки? Четверть часа, не больше, особенно если ты прихватишь шляпную булавку с тесьмой… Поглядеть на наш пол, так можно подумать, что мы живём в мышиной норе. Никто не может упрекнуть меня, что я чересчур запасливая хозяйка: где уж мне, не из такой я семьи, – но я люблю, чтобы в доме было уютно.

И вот на четвёртый день Под сдался: положив молоток (молоточек-язычок от электрического звонка), сказал Арриэтте:

– Пошли…

Как она рада была увидеть наконец кабинет (дверь, к счастью, стояла настежь)! Как интересно, усевшись на толстом ковре посреди комнаты, рассматривать камин, и каминную доску, и знаменитые украшения над ней – все эти полочки, и колонки с капителями, и пилястры, и фронтоны! «Так вот где они жили, – подумала Арриэтта, – эти любители удовольствий, весёлые и гордые, которые ни с кем не водили знакомства!» Она представила себе Надкаминных – женщин с осиной талией и взбитыми волосами, как носили при короле Эдуарде, – представила, как беззаботно скользили они вниз по пилястрам, смеющиеся, лёгкие, проворные, как любовались собой во вделанное над камином зеркало, где отражались нарядные табакерки, и гранёные графины, и полки с книгами, и стол, покрытый плюшевой скатертью. Надкаминные мужчины в её воображении были светловолосыми, с длинными усами и нервными тонкими пальцами. Они курили, и пили вино, и рассказывали друг другу остроумные истории. Значит, её матушку никогда не приглашали к ним наверх! Бедняжка Хомили с длинным носом и всегда растрёпанными волосами… Они бы взглянули на неё холодно своими улыбающимися глазами, подумала Арриэтта, усмехнулись и, напевая про себя, отвернулись в другую сторону. Они ели только то, что подавали на завтрак: гренки, яйца, сыр, колбасу и хрустящий поджаренный бекон, – пили крошечными глоточками кофе и чай. «Где они сейчас? – подумала Арриэтта. – Куда могли переселиться такие существа?..»

Под подкинул булавку так, что она вонзилась в мягкое сиденье стула, и через мгновение уже поднимался по ножке, откинувшись всем телом назад и перебирая тесьму руками. Затем, вытянув булавку из сиденья, вновь кинул её, как дротик, высоко над головой в собранную складками ткань портьеры. «Пора!» – подумала Арриэтта и, нащупав под кофточкой драгоценное письмо, выскользнула из комнаты. В холле оказалось темнее, чем в первый раз, потому что дверь была закрыта, и когда она бежала к коврику для ног, ей казалось, что сердце готово выскочить из груди. Коврик был тяжёлый, но она подняла один угол и подпихнула туда листок ногой. «Ну вот и всё!» – подумала Арриэтта и огляделась. Вокруг были одни тени, громко тикали часы, а за огромной равниной пола вдалеке поднималась ввысь огромная лестница. «Ещё один мир поверх этого мира, мир над миром». От этой мысли её пронзила дрожь.

– Арриэтта, – тихо позвал Под, и она успела вбежать в комнату как раз вовремя, чтобы увидеть, как он, подтягиваясь по тесьме, быстро поднялся по портьере и повис чуть повыше секретера, затем легко спрыгнул на откидную доску, широко расставив ноги, и намотал себе вокруг пояса несколько витков тесьмы, на всякий случай. – Я хочу, чтобы ты посмотрела, как это делается.

Под, переводя дух, столкнул промокательную бумагу вниз. Она легко поплыла по воздуху и, наконец, опустилась на пол в нескольких шагах – человеческих шагах – от секретера, свежая, ярко-розовая на выцветшем ковре.

– Начинай скатывать, – шепнул он дочери, – я сейчас спущусь.

Арриэтта, опустившись на колени, принялась скатывать промокашку, пока рулон не сделался слишком тугим и тяжёлым для неё. Тогда отец быстро скатал его до конца, перевязал и заколол тесьму булавкой. Ухватив тяжёлый рулон с двух концов, как маляры несли бы стремянку, они понесли его под куранты и дальше, вниз и вперёд…

Хомили, даже не поблагодарив, когда, тяжело дыша, они опустили добычу на пол перед дверью в столовую, испуганно воскликнула:

– Ну наконец-то! Слава богу! В доме опять этот мальчик. Я только что слышала, как миссис Драйвер говорила о нём Крампфирлу.

– О!.. И что она говорила? – быстро спросила Арриэтта.

Хомили внимательно взглянула на неё, и Арриэтта побледнела, только сейчас поняв, что нужно было спросить: «Какой мальчик?» – но сказанного не воротишь.