Дочь алхимика

Но ворох внезапных догадок, озаривших его вчерашней ночью, гнал к изношенным временем стенам, чтобы подтвердить уже почти очевидное: цесаревич солгал ему. И сделал это абсолютно намеренно.

Назойливая золотая звезда, привычно приколотая к бортику сюртука, вибрировала со вчерашнего вечера — наследник императора явно хотел его видеть, но Николай точно знал: если послушает вызова, никогда не решится пойти против августейшей воли.

Только отчаянные времена требуют отчаянных мер, и огненный маг снова забыл о приказе цесаревича вернуться во дворец через имперский портал.

Открыв тяжелую дверь при помощи огненной стихии, он зажег на пальцах небольшую сферу-светлячка, озарявшую пространство длинного коридора всего на пару метров. Этого хватит, чтобы добраться до высокородного дерева, — нужно всего лишь не разбудить каменных стражей, укрытых в темных холодных нишах.

Протянув ладонь своей жене, опасливо жавшейся к нему, огненный маг легонько сжал прохладные пальцы: а ведь она боится, хоть и старательно не показывает этого. Идет за ним без лишних расспросов, доверяя мужу во всем.

Знает о мертвых стражах? Наверняка, ведь она тоже несет в венах древнюю кровь. Но ни эта кровь, ни даже ее дар, проснувшийся после того, как пламенная сила разбудила его в теле юной маркизы, не спасут их, если они выдадут себя. И потому… нужно двигаться осторожно, стараясь не спугнуть лишней тени.

Длинный коридор узок. Тих и пуст, наполненный затхлыми запахами старой ткани, давно изношенной самой тьмой, охраняющей гробницу. А вот телесным тленом здесь уже не тянет — последняя смерть случилась слишком давно, чтобы позволить хотя бы чему-то напомнить о себе.

Древняя гробница голодна. Она чувствует: ее нутро оживет спустя всего несколько дней, проглотив принесенное в дар тело старого императора. Благодарно заберет его, уговорив стражей подождать несколько часов, и снова сомкнет беззубый рот. Успокоится на несколько ближайших десятков лет.

Огненный маг втайне надеялся на такой исход, ведь открывшееся накануне заставляло продумывать и иные варианты, но в них все так или иначе оборачивалось слишком многими смертями, а смерть была слишком чужда огню, бегущему по его жилам.

Остановившись на развилке, попытался вспомнить, куда идти дальше. Кивнув собственным мыслям, увлек Ольгу в небольшой коридор, вившийся волнистой стеной из старого камня. Стараясь ступать едва заметно, он каждый миг прислушивался, не разносит ли податливое эхо каких иных звуков, не принадлежащих живым.

Но гробница по-прежнему была тиха и безжизненна, открывая за новым поворотом поворот, пока не закончилась довольно высокой нишей — раза в два превышающей рост самого маркиза.

Позволив огненной сфере спугнуть тьму, густыми клоками притаившуюся в каменном ответвлении, огненный маг едва смог подавить восхищенный возглас, впервые увидев перед собою то, о чем так часто упоминал цесаревич.

Огромное дерево, сверкающее сотнями сияющих цветов, раскинулось перед ними, протягивая живые суки-руки к раскрытым ладоням. Узнало?

Как же — узнало. Вспыхнуло двумя цветками на разных ветках, и Николай с грустью отметил: последние. Их соцветия, горевшие едва ли не ярче прочих, отмечая силу полученного дара, остались единственными на голых, почти высохших ветвях. Хуже них гляделись только безжизненные пристанища почивших семейств Воробьевых и Ершовых, напрочь лишенные светящихся цветов.

Понимая, как тяжело его супруге смотреть на это дерево, снова напоминающее о горьком чувстве утраты, маркиз достал небольшой кинжал, обернувшись к испуганной Ольге. Уже привычным жестом приподнял ее личико, заглянув в настороженные глаза, и снова спросил:

— Ты мне веришь?

Его маркиза оставалась верна себе. Дав слово однажды, она бы ни за что не забрала его назад, а потому просто кивнула, протянув раскрытую ладонь. Николай позволил клинку сделать на ней небольшой надрез, тихим шепотом пояснив:

— В наших с тобой жилах течет кровь разных родов, но есть и то, что ее объединяет. Понимаешь?

Ольга отрицательно покачала головой, прислушиваясь к тишине спящего камня, и снова подняла глаза на мужа, расслышав:

— Оба семейства когда-то роднились с Воробьевыми. Объединив нашу кровь и напитав ею старое дерево, мы сможем проследить, какие еще дома отмечены мертвенной силой.

Лицо девушки озарилось пониманием, когда он тоже сделал надрез на своем запястье — гораздо глубже и больше, чем тот, что оставил у нее. Соединив оба кровавых ручейка в один, позволил каплям заструиться по сухой коре, мгновенно впитавшей багровую жижу, и тут же пригляделся.

Дерево ожило. С облегчением вздохнуло, по широкому стволу пробежали огненные дорожки-всполохи, с легкостью дотянувшиеся до ближайших к корням веток, и маркиз стал считать:

— Бароны Щукины…

Еще всполох:

— Бароны Волковы…

Несколько ярких вспышек, взбегающих чуть выше, к ветвям графских кровей, за которыми звучит пересчет маркиза:

— Род Никитиных и Зайцевых…