Через два дня после смерти Бетси на перекличке возникла проблема: в бараке 28 не хватило одного номера. Охранники распустили обитательниц из других бараков, но женщины из барака 28 стояли до тех пор, пока не нашли пропажу. Они простояли еще несколько долгих часов, уже после восхода солнца; лодыжки и ноги Корри сильно распухли, отекли[64]
. К полудню она уже не чувствовала ног совсем, но падать отказывалась. Ближе к вечеру женщин из 28-го барака наконец распустили. Пропавшую заключенную наконец нашли мертвой на верхней койке, под потолком.Несмотря на горе от потери Бетси и непрекращающиеся измывательства, Корри поддерживала духовную стойкость молитвой и ведением записей, например, такого стихотворения:
В недрах администрации Равенсбрюка вынашивались новые убийственные планы. Комендант Фриц Сюрен и один из лагерных врачей, доктор Рихард Троммер, ежедневно встречались и обсуждали выполнение приказа Гиммлера о том, что всех больных и неспособных к работе необходимо срочно ликвидировать. Каждый день они составляли списки тех, кто направлялся в газовую камеру.
Чтобы держать намеченных жертв в повиновении, Сюрен придумал уловку. Заключенным из списка сообщали, что их переводят в «Миттверду» – фиктивный, не существующий лагерь, – затем вечером их сажали в грузовик и везли в учреждение для дезинфекции, долгожданной процедуры для женщин, которые месяцами кишели вшами и блохами. После того, как женщины раздевались и проходили внутрь, дверь за ними запиралась. Затем через отверстие в крыше подавали травящий газ; поднимался вой.
Однако предстояло казнить так много заключенных, что Сюрену и Троммеру пришлось растянуть график убийств на несколько недель. Сначала они запланировали избавиться от больных и слабых, а затем от всех женщин старше пятидесяти.
Возрастная группа Корри.
Под Рождество в 28-й барак прибыла новенькая, русская по имени Маруся. Помещение было настолько переполнено, что Маруся осталась без кровати. Когда наступила ночь, Корри увидела, как она печально бродит между рядами в поисках места для ночлега. Искать там было нечего, всяко получалось, что спать нужно ложиться на полу – без матраса, одеяла или подушки. Однако другие заключенные не очень хорошо принимали русских, и куда бы ни пошла Маруся, все отрицательно качали головами.
Корри обдумала бедственное положение женщины. «Мало того, что мы узницы концентрационного лагеря, так еще и голову приклонить негде», – подумала она. Поймав отчаянный и затравленный взгляд Маруси, Корри жестом подозвала ее к себе. Она пригласила ее на место, которое занимала Бетси. Сияя, Маруся проскользнула к Корри между остальными.
Когда девушка откинулась назад и положила голову на подушку, Корри задумалась, есть ли способ пообщаться с этим человеком, всего в нескольких сантиметрах от нее. Она не знала русского языка, а Маруся, по-видимому, другими языками не владела. Должен же быть способ найти общий язык.
«
«О! – глаза Маруси заблестели, и она осенила себя крестным знамением, а потом обняла и поцеловала Корри.
Позже Корри писала: «Меня покинула моя родная сестра, с которой я в течение пятидесяти двух лет делила радости и горе. Теперь со мной разделила постель и веру русская женщина; меня окружали многие другие мои сестры и братья во Христе. Я задавалась вопросом, даст ли мне Господь возможность дарить другим любовь и заботу, в которых отец и Бетси больше не нуждались».
Корри, однако, и сама нуждалась в любви и заботе. После того дня, когда она и весь 28-й барак заставили стоять на пронизывающем холоде более двенадцати часов, пять женщин, включая Корри, серьезно заболели. Тифом ли или чем-то еще – никто не знал.
Четверо из них умерли в течение последующих десяти дней.
Одним морозным декабрьским утром охранница выкрикнула на перекличке: «Заключенная 66730!»
«Это мой номер», – ответила Корри.
«Тен Бум, Корнелия».
«Это мое имя».
«Выйди вперед».
Корри вышла из строя, ее мысли лихорадочно заметались. Вот и все? Газовая камера или, может быть, другой концентрационный лагерь? Или, может быть, просто наказание за что-то?
Охранница снова выкрикнула: «66730!»