Дочь часовщика. Как видеть свет в кромешной тьме

В этот момент в комнату, шаркая, вошла женщина-скелет. Ее тонкие слабые ноги едва донесли ее до места, в глазах застыла боль. Она позвала на помощь, но один из сотрудников ответил, что она прекрасно может подойти сама.

Корри вздохнула. Неужели страданиям Равенсбрюка не было конца?

Она закрыла глаза и попыталась отгородиться от всего, но не смогла; вокруг царили ужас и жестокость.

Наконец, тюремщик провел ее через дверь в палату с двухъярусными кроватями. Пришлось подниматься на верхнюю койку, Корри подтянулась на руках и с трудом занесла одну ногу за другой. Однако в ту ночь уснуть не пришлось: все предрассветные часы пациенты отчаянно кричали о помощи. Корри спустилась вниз, несмотря на свои отеки, и пошла утешать тех, кто больше всего страдал.

Перед восходом солнца трое пациентов упали с постели и умерли на полу.

Наступило Рождество.

В Харлеме Петер ван Верден вспоминал о тен Бумах. Сколько он себя помнил, Рождество вся семья праздновала в Бейе с Опой и остальными.

«Милые манеры нашего дедушки, почтенного джентльмена, превратили его во всеобщего любимца, – вспоминал Петер, – семья обожала его. В этом году все было по-другому. Без него и Рождество не Рождество».

Но в тот год о рождественских гулянках голландцы думали меньше всего. Немецкая продовольственная блокада так и продолжалась, ежедневно от голода умирали сотни людей[65]. Кроме свеклы и тюльпанов, есть было нечего. «Нищета, голод и болезни царили повсюду», – вспоминал Петер.

Смерть не щадила самых близких ему людей.

Его давний друг, жених его сестры Ати, Пит, стал следующей жертвой нацистов. Пит активно участвовал в деятельности подполья и однажды отправился на встречу в штаб-квартиру Сопротивления. Собрание, однако, оказалось ловушкой гестапо, пойманных доставили в амстердамскую тюрьму.

Вскоре его расстреляли.

* * *

Утешив всех страждущих, Корри вернулась на свою койку. Напротив нее лежали две венгерки, у одной из которых была сильно поражена гангреной нога. По диагонали напротив лежала молодая девушка, на вид лет пятнадцати, с умственным развитием восьмилетнего ребенка. У нее было милое лицо, но от тела мало что осталось. Когда девушка повернулась, Корри заметила свежий шрам, свидетельствующий о том, что она перенесла какую-то операцию на спине. Учитывая психическое состояние девушки, скорее всего, это был медицинский эксперимент.

Ее звали Олли, и она постоянно звала свою мать. Вспомнив свой профессиональный опыт из мирной жизни, Корри взяла на себя роль приемной матери несчастной и, одновременно, евангелиста. В самых простых выражениях она постаралась объяснить ей Евангелие.

«Олли, мама не может прийти, но знаешь, кто готов прийти к тебе на помощь? Это Иисус!» Олли, казалось, понимала. «Я попрошу Иисуса сделать меня храброй, когда мне будет больно, – сказала девушка, – я буду думать о боли, которую перенес Иисус, чтобы показать Олли путь на небеса».

Потом Корри поиграла с ней, и, казалось, совершенно точно осознала, почему Господь оставил ее в Равенсбрюке на Рождество.

В ту ночь резко упала температура, двадцать градусов ниже нуля, окна больницы полностью заиндевели.

Утром Корри отправилась на повторную диагностику своего состояния. «Отек стоп и лодыжек», – подтвердила врач. Возвращаясь в стационар, Корри заметила на снегу мертвую молодую женщину. Ее изящные руки были сложены, словно в молитве, но колени были подтянуты ближе, как будто она перед смертью корчилась от боли. У нее было милое личико, а темные волосы вились вокруг головы, словно нимб.

Корри огляделась и поняла, что произошло.

Официальный допуск, выданный Корри, разрешающий ей покинуть Равенсбрюк.

Женщину заставили ждать снаружи у входа в больницу, но мороз поглотил ее изнеможденное тело прежде, чем ее впустили.

Два дня спустя, 28 декабря, Корри прошла медицинское обследование, и врач, наконец, поставил штамп на ее бланке об освобождении. Теперь предстояло пройти обработку. В маленькой кабинке у внешних ворот лагеря охранник выдал ей новую одежду: нижнее белье, шерстяную юбку, шелковую блузку, шляпу, пальто и почти новые туфли. Затем она получила посылку с одеждой, в которой поступила в лагерь, а также с некоторыми вещами Бетси. Здесь ей приказали подписать заявление, в котором говорилось, что она никогда не болела в Равенсбрюке, не становилась жертвой несчастных случаев, и получала полноценное лечение. В составе небольшой группы – двух голландок и восьми немок – Корри направилась к воротам. Как последний сувенир, напоминание о времени, проведенном в Равенсбрюке, одна из них упомянула, что госпожа Ваард и госпожа Йенсен – две женщины, с которыми Корри и Бетси молились, – умерли.

За воротами другой охранник провел их в небольшой офис, где Корри выдали дневную порцию хлеба и талоны на питание на три дня. Она также получила обратно свои деньги, часы и золотое кольцо матери.