Дочь Деметры

Кора едва успела задуматься, что случилось, как обнаружила себя растянувшейся между деревьями. Наручный компьютер показывал, что прошло всего полчаса.

Девушка потянулась, согнала с себя оцепенение — оно разошедшееся по телу колючими мурашками — и, шатаясь, прошла на разведку. В каюте Деметры было тихо, а автоклав тихо урчал в своём логовище, разогреваясь. Кора с трудом удержалась от желания поковыряться в его внутренностях. Было крайне заманчиво испортить это орудие смерти так, чтобы даже Гефест не смог починить.

Вместо этого Кора покинула оранжереи, добралась до лифта и поехала вниз, к Аиду Кроновичу. Она не могла позволить себе откладывать эту встречу — отсиживаться в оранжереях и дальше было немыслимо.

Еще недавно она мечтала увидеть его, попрощаться — но с каждым этажом в пустынной кабине лифта Коре все больше и больше хотелось спрятаться от штурмана в автоклаве.

Или спрятаться от автоклава у штурмана?..

Кора не знала.

Она не хотела знать.

Дверь открывалась долго — Аид не ждал ее.

— Если ты хочешь сказать, что не желаешь иметь со мной никаких дел, говори это сразу, — сказал он, очевидно, заметив, как она дрожит. — Это нормально, Кора. Я все понимаю.

Он выглядел страшно расстроенным, уставший и грустным. Кора не могла не заметить черные тени у него под глазами, чуть заострившиеся черты и побелевшие пальцы, цепляющиеся за металл.

— Я не буду так говорить, — пообещала девушка. — Можно зайти?..

Аид Кронович взглянул на неё чуть более пристально; положил руку ей на плечо и завел к себе:

— Идем, — в его тёмных глазах мелькнула тревога, — Мне кажется, ты не совсем в порядке, Кора. Что-то случилось? Я имею в виду, ещё что-нибудь. Кроме того, что было на празднике.

Девушка замотала головой, и грустное понимание, отразившееся в глазах штурмана, сделало все очевидным: он знал, что она боится его — боится, несмотря ни на что. Боится так, как воплощение жизни боится воплощения смерти.

Кора считала этот странный, первобытный страх глупым, но не могла ничего поделать — и, кажется, её трясло и тогда, когда Аид Кронович завел её в каюту, и посадил на любимое место перед прозрачный стеклом и жестом предложил кофе.

Горячий ароматный напиток, кажется, позволил ей успокоиться. Они с Аидом смотрели на далекие звёзды в молчании. Кора не знала, не понимала, что говорить, и штурман, кажется, тоже ушел в себя. Он был там, в той бездне, где пепел, и цветы, и река — и только чуть шевельнулся, когда Кора спросила:

— А вы не знаете, сколько там было живых?

— Людей? Пять тысяч восемьсот девяносто шесть, — штурман чуть улыбнулся, как мог бы улыбаться преступник в ожидании приговора, и в его глазах отразилась тень. — С тобой было бы пять тысяч восемьсот девяносто семь.

Коре было больно смотреть на него; она опустила чашку на стол и занялась арифметическими подсчетами. За вычетом странной семейки Аида Кроновича и тех, кто погиб раньше, у неё получалось не меньше девяноста четырех тысяч выживших. А ведь они могли уже мчаться к Мадонне…

Она сделала поправку на инкубационный период для выведения из спор паразита, вроде того, что болтался между ног у поехавшего крышей И-Игоря, и прикинула, что до торжественного поворота к Мадонне у них было бы около двух недель.

Двух недель…безудержного торжества жизни.

Кора положила руку на локоть Аида Кроновича; охватывающий её страх испарился.

А, может, его и не было никогда.

— Я не должна была стреляться при вас, — твердо сказала она. — Простите меня.

— Ты не должна была это видеть, — сказал Аид Кронович, чуть отстраняясь так, чтобы её пальцы не доставали его локтя. — Ни один маньяк, Кора, не убивал своими руками столько…

Он замолчал, запустил руки в волосы и на секунду прикрыл глаза. Потом открыл, и, не глядя на Кору, негромко сказал:

— Мне кажется, у нас сегодня все равно не получится нормально поговорить.

Кора не могла и представить себе, что он чувствует; она не хотела рисковать, прикасаясь к нему:

— Если вы хотите побыть один, я пойду.

— Приходи завтра.

— Завтра у меня не получится, — с сожалением сказала Кора. — Дела завтра. И послезавтра тоже.

Насчёт остальных дней она решила не продолжать. Там ещё Аид Кронович мог прекрасно додумать, что это все из-за него.

Да он, наверно, уже так думал.

— Хорошо, — мягко сказал штурман. — Можешь идти. Пойдем, я провожу тебя.

Спокойствие в его голосе, кажется, смешивалось с чуть заметной нотой обреченности, как будто он знал, что она не вернется; и Кора наконец-то решилась.

— Вы можете не провожать меня, — неловко сказала она, вставая. — Я, знаете, зачем заходила, чтобы сказать вам, что я люблю вас в том виде, в котором вы есть. Что бы вы при этом не делали. Спасибо, что были рядом. Со мной.

На этом замечательном моменте Кора собиралась выскочить из штурманской каюты, но Аид Кронович вдруг засмеялся, тихо и страшно.

И Кора застыла в нахлынувшем первобытном ужасе.

— Ты ни черта не понимаешь, о чем говоришь, — он встал и поставил чашку на стол. — Ни черта. А, впрочем… — он махнул рукой, обрывая фразу. — Иди сюда.