Дочь фортуны

Элиза влюбилась в свободу. В доме Соммерсов она жила в четырех стенах, где ничего не менялось, время ходило по кругу, а линия горизонта была почти не видна через закрытые от непогоды окна; девушка выросла в панцире из условностей и хороших манер, ее с детства учили служить и уступать другим, ее всегда сковывал корсет, привычки, законы общества и страх. Да, страх был ее вечным товарищем: Элиза боялась Бога и Его непредсказуемого суда, боялась власть имущих, боялась своих приемных родителей, болезней и сплетен, боялась всего неизвестного и необычного, боялась выйти из-под домашней опеки и встретиться с опасностями улицы, боялась собственной женской слабости, бесчестья и правды. Ее реальность напоминала сладкий сироп и состояла из умолчаний, вежливых пауз, надежно хранимых секретов, из порядка и дисциплины. Девушка всегда стремилась к добродетели, однако теперь она сомневалась в значении этого слова. Отдавшись Хоакину Андьете в гардеробной, она совершила непоправимую ошибку в глазах общества, но в ее собственных глазах все оправдывалось любовью. Она не знала, чем ее наделила и чего лишила эта страсть. Элиза покидала Чили с целью отыскать своего возлюбленного и навсегда сделаться его рабыней, она верила, что таким образом удовлетворит и жажду смирения, и тайное стремление к обладанию Хоакином, но теперь она уже не могла расстаться с новыми крыльями, выраставшими у нее за спиной. Она ничуть не сожалела обо всем, чем поделилась со своим любовником, и не стыдилась пламени, которое ее преобразило, – наоборот, Элиза понимала, что именно их страсть в одночасье сделала ее сильной, придала уверенности в себе для принятия решений и расплаты за их последствия. Элиза никому не должна была давать объяснений; если она и совершала ошибки, она уже сполна наказана потерей семьи, мучительным погребением в трюме «Эмилии», смертью ребенка и полнейшей неизвестностью в будущем. Когда Элиза забеременела и оказалась в ловушке, она записала в своем дневнике, что утратила право на счастье, но в последние месяцы, скача по золотым просторам Калифорнии, она чувствовала себя летящим кондором. Однажды ее разбудило конское ржание и солнечный свет на лице, Элиза открыла глаза и увидела вокруг себя величественные секвойи, которые гордыми вековыми стражами оберегали ее сон, пологие холмы, а за ними – высокие темно-синие горы; и тогда ее с головой накрыло первобытным, доселе не испытанным счастьем. Девушка почувствовала, что избавилась от вечного ужаса, который до сей поры прятался где-то в животе, словно крыса, готовая укусить в любой момент. Паника растворилась в головокружительной безбрежности этого края. Встречая на своем пути все новые опасности, Элиза обретала храбрость: она перестала бояться страха. «Я нахожу внутри себя новые силы, – возможно, они были со мной всегда, но я их не чувствовала, потому что до сих пор они мне не требовались. Не знаю, Тао, на каком повороте дороги я потеряла того человека, каким была прежде. Отныне я – еще один из множества искателей приключений, разбросанных по берегам этих прозрачных рек и по склонам этих вечных гор. Это гордые люди, над их шляпами одно только небо, они не склоняются ни перед кем, потому что только им решать, что такое настоящее равенство. И я хочу быть среди них. Одни победно шествуют с мешком золота за спиной, другие, побежденные, влачат лишь свои разочарования и долги, но все они чувствуют себя хозяевами собственной судьбы, земли, по которой ступают их ноги, своего будущего, своего достоинства, которого уже не отнять. После знакомства с такими людьми я больше не могу быть той барышней, которую мечтала сделать из меня мисс Роза. Теперь я наконец понимаю Хоакина, который крал драгоценные часы нашей любви, чтобы говорить со мной о свободе. Так, значит, вот что это было… Он рассказывал об этом восторге, этом свете, этом счастье, таком же ярком, как и те редкие мгновения разделенной любви, которые остались в моей памяти. Тао, я скучаю по тебе. Мне не с кем поговорить обо всем, что я вижу, что чувствую. У меня нет друга на этих пустынных просторах, а в моей мужской роли мне приходится быть особенно осмотрительной в речах. Я вечно хмурю брови, чтобы меня принимали за настоящего мужчину. Быть мужчиной – та еще пытка, но гораздо мучительнее быть женщиной».